Сказание об Омаре Хайяме
Шрифт:
Главный визирь, сидевший по правую руку, тоже склонился в сторону его величества. И он услышал то, что услышал...
– - Нельзя ли было бы узнать, -- сказал его величество, не спуская глаз с ученого, -- о чем думает в эти минуты господин Омар Хайям? Я понимаю моего главного визиря, который равнодушен и к музыке, и к танцам, ибо он слишком правоверен. Ну а что касается уважаемого хакима, тут я немножко озадачен...
Ученый и рта не успел открыть, как его властно остановил султан.
– - Не торопись с ответом, -- сказал он.
– - Я знаю, что ты сейчас далеко отсюда в своих мыслях, Я вижу то, что вижу. Я не сидел бы на этом троне, если бы не разбирался в вещах сравнительно несложных. Я полагаю, что тебе не стоит отпираться, если все видно и понятно даже постороннему наблюдателю.
Омар Хайям посмотрел на визиря, словно бы ища у него поддержки. И снова встретился со взглядом его величества. "Неужели ты должен придумывать свой ответ?" -- как бы вопрошал султан.
Омар эбнэ Ибрахим сказал:
– - У меня нет мыслей, которые мог бы утаить от твоего величества. Сердце мое открыто для тебя, как бывает открыта дверь богобоязненного человека, поджидающего добрых гостей. Я действительно был далеко отсюда. Я был далеко именно потому, что находился очень близко.
Левая бровь султана вопросительно приподнялась:
– - Как это понимать, уважаемый Омар?
– - Его величество повернулся к своему визирю.
– - Разве "далеко" и "близко" понятия совместимые?
Низам ал-Мулк ничего не сказал, ибо вопрос не был прямо обращен к нему.
– - Я скажу, -- ответил Омар Хайям.
– - Сидя на этом месте, слушая музыку и любуясь танцами, то есть всем своим естеством пребывая в этом зале, возле твоего величества, я думал -- причем невольно -- совсем о другом. И это другое я бы определил словом "далеко".
– - Мне нравится ход твоего рассуждения, -- сказал султан. И главный визирь кивнул.
– - Но надо ли понимать твои слова в том смысле, что тебе скучно здесь?
– - Отнюдь, -- сказал Омар Хайям,
– - В таком случае поясни свою мысль
– - Твое величество, я это сделаю весьма охотно. И если выразить ее в двух словах, то вместил бы в два противоположных понятия: "жизнь и смерть".
Его величество удивился.
– - Как, ты думаешь за столом о смерти?
– - сказал он.
Омар Хайям опустил голову в знак согласия.
– - Так, -- продолжал его величество, все больше любопытствуя.
– - Что же напоминает тебе о смерти? Неужели здесь, в этом зале, есть предмет, который навевает столь мрачную мысль? Укажи на него -- и я распоряжусь убрать его!
– - Бесполезно, -- проговорил ученый.
– - Что бесполезно?
– - Убирать этот предмет,
– - Почему ?
– - Это невозможно...
Его величество подбоченился. Прошелся внимательным взглядом по стенам, потолку, полу, окнам с причудливыми решетками и дверям, которые инкрустированы костью и красной медью.
– - Я не вижу ничего невозможного...
Одно слово Омара эбнэ Ибрахима, и, казалось, любая вещь вылетела бы отсюда в мгновение ока.
– - Его величество ждет, -- напомнил ученому главный визирь.
– - Это невозможно по одной причине, -- сказал Омар Хайям.
– Предмет, который сию минуту навевает мысль о смерти, -- это жизнь.
– - Как?!
– - воскликнул удивленный султан.
– - Жизнь, -- повторил Омар.
– - Эта жизнь?
– - Его величество широким жестом обвел рукою зал.
– - В данном случае эта, А в общем, любая жизнь в любой ее форме.
Султан скрестил руки на груди. На кончике языка его вертелся один вопрос. Его величество только соображал, кому его задать: ученому или визирю? И остановил свой выбор на последнем:
– - Как это понимать?
Главный визирь сказал, что, как утверждают ученые, еще Платон доказывал, что жить -- это умирать. То есть смерть есть следствие жизни. Не будь жизни, не было бы и смерти.
– - Это ясно, -- вздохнул султан, которого вдруг заставили думать о смерти в этот прекрасный вечер, Стало быть, уважаемый Омар, наблюдая жизнь в любой ее форме, невольно думает о конце ее. Иначе говоря, о смерти. Это объяснение верно?
– - спросил султан ученого.
– - Совершенно.
– - сказал Омар.
Его величество отпил глоток вина.
– - Значит, -- как бы размышляя, сказал султан, наша сегодняшняя беседа, наша скромная трапеза, музыка и танцы наводят на мысль о смерти? Чьей же?
– - И он глянул на ученого исподлобья. Эдак недоверчиво, эдак подчеркнуто вопросительно...
Омар ответил:
– - Речь идет о некой субстанции, которая может выразить и жизнь и смерть. Как если бы из одной вытекала другая.
Его величество признался:
– - Слишком тонкая философия. Нельзя ли ее высказать применительно к этому?
– - И его величество указал рукою на стол, на пол, на потолок, на музыкантов.
Молодой ученый кивнул. И начал с того, что поставленный в такой форме вопрос скорее приведет к поэзии, нежели к философии.
– - И это хорошо!
– - обрадовался султан.
– - Это сильно затруднит дело, -- сказал ученый.
– - Почему же?
– - Очень просто, твое величество. Философия отвечает на сложный вопрос умозрительным заключением. Философия без труда примиряет эти два понятия -- жизнь и смерть, между тем, как поэзия никогда не приемлет смерти. А почему? Я отвечу: потому что это слишком жестоко, а все, что жестоко, не может быть принято, одобрено поэзией в любой форме. Поэзия есть течение мыслей, рожденных в сердце. А сердце никогда не примирится со смертью.