Сказание об Омаре Хайяме
Шрифт:
– - Омар, тебя называют большим вольнодумцем, -- говорит Бижан.
– - Об этом свидетельствуют и твои стихи.
Омар Хайям недоумевает:
– - При чем здесь стихи?
– - Их читают так, словно пьют воду из чистого колодца. Особенно молодые.
– - Не знаю! Ничего об этом не ведаю...
Бижан эбнэ Хуррад почувствовал, что разговор о стихах не очень приятен Омару Хайяму. И он поступает совершенно верно, перейдя к своей просьбе, ради которой он и прибыл сюда, в Исфахан.
– - Жизнь наша на
– - Я всегда полагал, что человеческая жизнь не слаще собачьей. Но теперь могу сказать, что готов влачить даже собачью. Вот как тяжко!
Старый друг подробно рассказывает о жалком житье бытье ремесленника. Трудишься с самого раннего утра и до позднего вечера. Горбом добываешь каждый кусок хлеба. Но такова доля, и на это трудно сетовать. А вот от поборов разных житья не стало. Хорасанский правитель выжимает последние соки, Цех палаточников, цех чеканщиков, кузнецов, цех пекарей и ковровщиков направил Бижана в столицу с жалобой на правителя. Ведь он все вершит именем его величества. Неужели это правда? Неужели мало его величеству пота, который проливается с утра и до вечера?
Омар Хайям понимает, чем рискует этот палаточник, Но, видимо, уж слишком приперло, ежели решается на жалобу.
– - Ты собираешься вернуться в Нишапур?
– - спрашивает Омар Хайям.
– - Разумеется. Куда же я денусь?!
– - А правитель обо всем будет осведомлен?
– - Наверное.
– - И он тебя поблагодарит, Бижан?
– - Не думаю. Поэтому-то я решил действовать через тебя. А иначе не сносить мне головы!
Бижан эбнэ Хуррад подал бумагу, тщательно завернутую в платок. Она была спрятана за пазухой в прочном кожаном кармане.
Хаким прочел жалобу. Она была написана слишком витиевато, но смысл был ясен как день: о великий повелитель, помоги своим подданным -- нет житья от правителя!
Омар Хайям попросил гостя время от времени подкрепляться. А себе налил вина.
– - Пусть я сгорю в аду, -- пошутил хозяин, указывая на фиал с [Ф-006] вином.
– - Не приведи аллах!
– - воскликнул набожный палаточник. [А-017]
Омар Хайям спросил Бижана:
– - Ты бывал в Туране? [Т-006]
– - Нет.
– - На берегах Джейхуна? [Д-007]
– - Нет, не привелось.
– - В Багдаде?
– - Тоже нет. Я, уважаемый Омар, может быть, впервые оставил родной Нишапур.
– - А я кое где бывал, -- сказал хаким.
– - И доложу тебе следующее: народ повсюду живет жалкой собачьей жизнью.
У Бижана отвисла челюсть.
– - Неужели так же, как в Нишапуре?
– - Может, еще хуже!
– - Но ведь правители бывают разные...
– - Мне жаль тебя, Бижан, ты слишком наивен.
– - Так что же делать? Умирать, не проронив ни слова ?
Омар Хайям осушил чашу, вытер салфеткой усы и губы. Он размышлял: огорчить этого славного Бижана или оставить в его душе местечко для надежды?..
– - Я уверен, -- говорил гость из Нишапура, -- что если ты, который есть надим его величества, который лицезреет его вели- [Н-001] чество, подашь нашу жалобу и присовокупишь просьбу и от себя, то дело выгорит. Милость его велика, и пусть частица ее обратится к нам.
Бедный Бижан!.. Омар Хайям припоминает черты юного Бижана -разорителя птичьих гнезд, драчуна и непоседы. Вот и прошли его годы, и сидит перед хакимом изрядно потрепанный жизнью человек. Нет, нельзя разрушать надежду, пусть он надеется... Нельзя! Иначе...
– - Хорошо, -- говорит Омар Хайям, -- я переговорю с главным визирем, я испрошу у него совета и поступлю согласно его словам, которые высоко ценятся. Если надо будет, я обращусь и к его величеству. Но я не сделаю ничего такого, что может повредить тебе в Нишапуре. Ты меня понял?
Бижан кивнул.
Омар Хайям, казалось, что-то вспомнил, От удовольствия потер руки и спросил:
– - Ты знаешь, Бижан, где пребывают добрые правители ?
– - Нет, дорогой Омар, не знаю.
– - Как?
– - Омар Хайям рассмеялся.
– - Это известно всем, а ты не знаешь.
– - Живем далеко от столицы...
– - оправдывался палаточник.
– - Это ничего не значит...
– - Омар Хайям сказал наставительно: -- Так знай же, Бижан, и скажи об этом всем в Нишапуре. Скажи по секрету, не кричи на весь базар... Так вот: добрые властители живут в аду или раю... Только там, и нигде больше!
Бижану эбнэ Хурраду хотелось плакать. И смеяться и плакать в одно и то же время...
16
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
ОБ ОДНОЙ НОЧИ, КОГДА СЕРП
ЛУНЫ БЫЛ ОСОБЕННО ЯРОК
Эльпи удивляется: откуда этот свет? Луна не толще, чем буква алеф. Повисла серпом над плоскими кровлями Исфахана. Небо тем- [А-003] но-зеленое, как луг в апрельский день. Единственный, неповторимый луг еще детских лет на острове Кипре. Кто может объяснить это таинственное свечение, кто укажет на истоки его? Бог, аллах? [А-017] Может, святой Мухаммед?
Хаким смеется в ответ на ее вопросы. Какой бог, какой аллах? [А-017] У Эльпи свой бог, у хакима свой. Нелепо спорить, чей лучше, чей справедливее, чей милосерднее.
Как нелепо? Эльпи крайне удивлена. Подобные речи в устах благочестивого хакима? И это в его годы? Когда человеку приличествует думать о рае и аде?..
О рае и аде? Хаким запрокидывает голову и пытается охватить ладонью ее груди. Но это не удается: груди упрямы, подобно двум ягнятам, Подобно шаловливым ягнятам на лугу, подобно двум прекраснейшим рыбкам из южный морей...
Он признается ей, что не мыслит рая без Эльпи. И ада тоже. Он говорит, что гурии ничто по сравнению с этими бутонами, которых не может охватить ладонью...