Сказание об Омаре Хайяме
Шрифт:
Хаким пожал плечами, помял в пальцах кусочек свежего хлеба и поднял глаза на Ахмада.
– Может, я был не прав, Ахмад? А?
Ахмад ничего не ответил.
7. Здесь рассказывается, о чем хаким беседовал с Эльпи
Вечер был тихий и нежный: вверху сверкала луна, за балконом стояли молчаливые кипарисы – они были почти черные на фоне светло-зеленого неба, – пели высоким голосом цикады. Одним словом, такой вечер на руку влюбленным, он помогает высказать то, что не всегда может выразить язык в другое
А что было бы, если бы вдруг не стало этой огромной луны? Если бы вдруг перестали петь цикады, а кипарисы поникли своими гордыми верхушками?..
Эльпи не представляет себе, что бы стало тогда. Однако бог, создавший все сущее, наверняка придумал бы еще что-нибудь, чтобы влюбленным было хорошо.
Хаким укорил ее. Он сказал:
– Разве не достаточно самой любви? Разве требуется ее расцвечивать как-то по-особенному? Настоящая любовь сама способна светиться, подобно солнцу. Свет луны может померкнуть перед нею.
Она посмотрела на него такими большими, большими глазами. Эта румийка с Кипра все-таки была удивительно хороша!
– О чем ты думаешь? – игриво спросила Эльпи.
– В эту самую минуту?
– В это самое мгновение!
Он колебался: ответить ли ей прямо? Ее тонкие пальцы лежали покойно на груди ее. Но не было в этом кокетливом положении рук и тени женской покорности. Одно сплошное лукавство, выраженное едва приметным дрожанием пальцев…
Потом он перевел взгляд на ее ноги, на ярко-красные с фиолетовым оттенком ногти. Не было изъяна в этих ножках, даже ступни, нежно-розовые, были холеными, как у знатной хатун. Разве не эти ножки обратили на себя его внимание там, на рынке? Разве не их в первую очередь расхваливал ее хозяин – грубый торговец невольниками из Багдада?
И он ответил Эльпи по справедливости откровенно. Он сказал:
– Я подумал о великом соответствии твоих рук и ног. Красота их так необходима! Без нее женщина многое проигрывает.
– А глаза? – спросила Эльпи.
– Глаза всегда привлекательны. В них просвечивает мягкая и нежная душа. Но признаться, гармоничные руки и ноги есть первейшая необходимая женская принадлежность.
Эльпи очень обиделась за женщин. Она переложила руки с груди на колени. А веки опустила книзу, и ресницы при этом метнулись черными молниями. Румийка хорошо знала силу рук своих и чары ресниц своих.
– Ты говоришь о женщине как о каком-то неодушевленном предмете.
– Нет, я говорю о самом главном, что мне нравится в женщине, – сказал Омар Хайям. – И говорю потому, что ты обладаешь всем этим.
– Правда? – шутливо спросила Эльпи. И это вопросительно-шутливое «правда?» было неподражаемо.
Однако хаким оставался с виду спокойным, и это начинало возмущать Эльпи: как, этот пожилой человек до сих пор равнодушен к ней? Спокойно попивает вино, поглаживает бородку, глядит на Эльпи прищуренными глазами…
– А все-таки где твои жены? – неожиданно спрашивает она.
– У меня их нет.
– А жена?
– И жены нет.
– Ты мусульманин? Ты веришь в аллаха?
Он усмехается. Потом
– А если полумусульманин?
Она удивлена: разве бывают такие?
Он кивает: дескать, бывают.
– Что же другая половина? Как тебя считать по другой половине?
– Тебе это очень хочется знать?
– А почему бы и нет? – Эльпи обнимает руками свои колени.
Ее змеевидные пальцы перед глазами его. Он смотрит на них. Не может оторвать глаз. Они нравятся ему…
– Считай полубезбожным, – говорит Омар Хайям и допивает вино.
– Как ты сказал, мой господин?
И он повторяет, разделяя слоги:
– По-лу-без-бож-ник… – и подчеркивает: – полу…
Эльпи так и не уразумела до конца: всерьез это или в шутку?
– А я верю в своего бога, – сказала она. – Он всегда со мной. Если бы не он, я не выбралась бы живою из множества бед, которые уготовил сатана. Если бы не он, я не оказалась бы у тебя.
Омар Хайям налил ширазского вина, красного, как кровь, и сказал:
– Вот тут ты сама подвела беседу к тому делу, которое меня более всего занимает. Но сначала выпьем.
Он пил с удовольствием, пил, не сводя с нее глаз. Понуждая ее к тому же легкими кивками головы. Они выпили чаши до дна. И она подумала: хорошо, что он полубезбожник. А иначе он пил бы только шербет. Пить только шербет так скучно, особенно если вокруг тебя сама госпожа по имени Любовь, если она царит безраздельно. В прочие времена это не всегда важно, шербет или вино. Можно прекрасно обойтись и водою. Нет, хорошо, что он «полу…». И тем не менее он немного странноват: без жен, даже без жены, пьет вино и называет себя полумусульманином. И это в самом Исфахане!
Он берет ее руку в свои и, поглаживая нежную, белую кожу, говорит очень тихо, но внятно:
– Объясни мне, Эльпи… Скажи по правде… Объясни мне: почему ты все-таки предпочла меня? Почему не ушла к этому молодому, красивому Хусейну? Ты же знала, что я отпущу тебя, если ты этого пожелаешь. Что я только для вида стану тебя удерживать. Что от тебя зависит все, от твоего решения. Пойми меня: я старше тебя вдвое… Я богаче Хусейна, но это для тебя, возможно, не имеет значения. Я хочу знать, Эльпи: насколько искренне твое желание остаться здесь? Отвечая мне, ты можешь быть убеждена в том, что удерживать тебя силой не стану, мне не нужно и выкупа, ты будешь свободна тотчас же и можешь уходить к… Хусейну, который тебя обожает.
Эльпи сказала:
– У меня тоже есть к тебе слово. Я тоже не все понимаю.
– Что именно? – он был немножко удивлен.
– Может быть, ты ответишь сейчас, и это поможет мне.
Она бросила на него взгляд, тот самый, который увлекает мужчину в определенном направлении и помимо его воли. Настоящий меджнун всегда покорен ему: это кролик под суровым взглядом змеи. Истинно так!
– Я очень тебе не нравлюсь? – Глаза Эльпи – две острых стрелы. И устремлены они на Омара Хайяма.
Он что-то хотел сказать.