Сказания и повести о Куликовской битве
Шрифт:
Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище» складывается определенное впечатление, что русские войска расположились на Куликовом поле еще накануне битвы. В день сражения эти полки были здесь «учреждены», то есть построены в боевой порядок, до 6 часа дня.116 Далее упо-; минается «место высоко», откуда русское командование наблюдало расставленные, готовые к <бою отряды и их поднятые стяги. «Сказание»! приводит и другие детали пребывания войск на Куликовом поле. Здесь в обращении к войску великий князь призывал воинов сохранять боевой, порядок. «Коиждо вас нын учредитеся, утр бо неудобь мощно тако учредитися: уже бо гости (ордынцы, — А. К.) наши приближаются» (с. 39),117 В ночь перед битвой главнокомандующий вместе с воеводой Дмитрием Боброком на Куликовом
Последовательно, в отличие от «Сказания» с конкретным указанием времени переправы через Дон, отображено начало дня великого сражения в летописной повести о Куликовской битве. Согласно этой повести 8 сентября (здесь и далее даты по старому стилю) 1380 г. на рассвете русская армия в боевом порядке по наведенным накануне мостам и разведанным бродам перешла Дон. Согласно Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» после перехода через реку мосты были разрушены. Этим была предотвращена возможность глубокого обхода и удара ордынцев с тыла.
День встречи враждующих войск был выбран не случайно. Он совпадал со «светоносным» праздником рождества богородицы. Туман задержал сближение двух армий, поэтому оно произошло с опозданием. «Князю (великому, — А. К.) же перешедшу за Донъ в пол- чисто..* на усть Непрядвы… И бысть въ шестую годину дни, начаша появливатися погании измалтян в пол’… И ту исполчишася тотарьстии полци противу крестьянъ» (с. 20). «Исполчение» русского войска непосредственно
на поле брани, о котором упоминает «Сказание», действительно имело место, однако оно, по-видимому, не было начальным, а повторяло в основном принятое во время остановки у Дона 6–7 сентября 1380 г., то есть накануне сражения.119 Тогда армия была разделена на шесть полков и 23 отряда (по 3–5 в каждом полку).120 Сообразно топографии местности и другим особенностям новой позиции взаимное расположение полков могло быть несколько изменено. Как бы то ни было, войска, выстроившиеся на Куликовом поле, в любой момент могли принять ближний бой. «Уже бо русскые кони окрпишася от гласа трубънаго, и кой-ждо въинъ идеть под своим знаменем. И вид-ти добр урядно плъкы уставлены поучениемъ крпкаго въеводы Дмитреа Боброкова Волынца» (с. 41).
В дубраву «вверх по Дону» был выдвинут засадный полк под руководством князя Владимира Серпуховского. Ход боя показал, что татары ничего не знали об этом скрытом резерве. Дубрава, о которой шла речь, судя по старинным описаниям и планам Куликова поля, примыкала к левому крылу русских войск и частично находилась в их тылу по берегу р. Непрядвы.
Главнокомандующий русским войском в последний раз объехал полки. Он по дружинной традиции призывал воинов не бояться смерти «за братию нашу, за все православное христианство». Если доверять свидетельству Киприановскоп редакции «Сказания о Мамаевом побоище», то в этой речи великий князь, явно разумея пестрый сборный состав областных ратей, напоминал об общерусском единстве рода, племени и веры. «И слышавше сие… мужествени быша, яко орли летающе и яко лвы, рыкающе на татарьскиа полкы» (с. 63). В передаче В. Н. Татищева воины «всюду отвесчеваху ему (князю Дмитрию, — А. Г.), еже готови есми помрети или победити».121 Осознание борьбы за правое дело и единодушный патриотический подъем придали войску в то грозное утро новые моральные силы. Так на Куликовом поле рождался подвиг, которому суждено было стать в веках примером 'беззаветного служения Родине.
В большом полку у главного знамени князь Дмитрий Иванович отдал «царскую приволоку», коня и знаки власти своему любимцу Михаилу Ивановичу Бренко. В ходе битвы боярин Бренко, которого прорвавшиеся к главному знамени татары приняли за великого князя, погиб как герой. Во время боя противники стремились достичь и опрокинуть главное знамя и захватить или уничтожить самого командующего. Знал это правило и князь Дмитрпй. Однако, возлагая свою одежду на любимца, он, по верному замечанию Д. Иловайского, никоим образом не мог предвидеть все случайности предстоящего боя, предвидеть, что боярина непременно убьют вместо него самого.122
Эпизод с переодеванием объясняется не трусостью предводителя, а всем характером его дружинного поведения и военной предусмотрительностью. В. Н. Татищев сообщал, что великий князь «сам хотя полки управляти и где потреба явится помосчь подавать».123
Об этом среди воевод шла речь еще при уряжении полков накануне битвы. Тогда местом пребывания главнокомандующего был определен большой полк. В предвидении переменчивых событий это намерение было изменено. Дмитрий Иванович сам решил выезжать в «горячие точки» сражения. Между тем главнокомандующий был весьма приметен. В Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» сохранился его словесный портрет: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и те-, лом велик и широк, и плечист, и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело» (с. 67). Выделявшийся, своим видом и одеянием, в бою он наверняка привлек бы внимание и 1 оказался верной мишенью врага. Оставляя постоянно находившегося при знамени двойника и сам будучи замаскирован под обычного воина, князь мог безопаснее скакать от полка к полку, на ходу следить за боем и в нужный момент давать распоряжения о посылке подкреплений. Необходимость разъездов диктовалась как масштабами сражения, затруднявшими единое руководство, так и отсутствием на «русской части» Куликова поля возвышенности достаточно высдкой, чтобы просматривать всю «татарскую сторону» поля. В этом отношении позиция Мамая была предпочтительнее. Он в окружении свиты наблюдал сражение с господствующего над местностью холма. Все сказанное поясним сведениями источников.
В начале сражения Дмитрий Иванович ездил в сторожевой полк, то есть на переднюю линию завязавшейся борьбы, «и мало тамо пребыв, возвратися паки в великий полк» (с. 63). Смысл такого выдвижения разгадывается примером одного среднеазиатского военного наставления, когда предводителю войска рекомендовалось распознать, нападает ли неприятель всеми силами или отдельными отрядами.124 Находясь впереди, Дмитрий Иванович действительно мог разглядеть и оценить выступавшие навстречу силы Мамая.
Наведя противника на ложный след своего местопребывания, полководец в ходе сражения отбросил дальнейшую осторожность. Захваченный страстью борьбы и рискуя жизнью, он принял непосредственное
участие в сече. В момент схватки главных сил Дмитрий Иванович «ставъ напреди, на первом суим» и «ударишася по глав его и по пле-щема его и по утроба его», был весь «бит» его доспех (с. 22), пали две лошади, не уцелела свита, немногочисленные свидетели видели князя, бьющегося в окружении татар. В конце концов оглушенный ударами он, чудом избежав смерти, выбыл из боя.125
Одно из правил тимуровского полковождения гласило, что если главнокомандующий вынужден принять личное участие в битве, то пусть это делает, не слишком рискуя собой, так как его смерть произведет на войско самое гибельное впечатление.126 Об этой же заповеди напоминали Дмитрию Ивановичу и воеводы. Они просили его не выезжать вперед, но стоять «назади или кршг, или нгд въ опришн'мь мЗиут». На это он отвечал: «Да како азъ възглаголю»: „Братьаа моа, да потягнем вси съ единого", а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в том быти, но хощу яко же словом, такожде и Длом напреди всх и пред всими главу свою положити за свою братью и за вся крестьяны, да и прочьи, то видевше, приимут съ усердием дрьзновение» (с. 22). В этих словах отважного воителя нет недостоверного. Заметил это еще летописец, записавший: «Да яко же рече, и тако сътвори».
Феодалы XII–XV вв. — воины, зачастую любившие лихие схватки и звон оружия. Они первые врубались в гущу врагов, увлекая за собой других бойцов. Эти качества унаследовал и Дмитрий Иванович. Он командовал центральным полком в битве на Боже в 1378 г. и как рядовой воин доблестно рубился на Куликовом поле. Позже, в год свержения монгольского ига, в 1480 г. архиепископ Вассиан, призывая Ивана III на новую битву с татарами, вспоминал Дмитрия Донского, который «скочи на подвиг и напред выеха и в лице став против»127 Мамая. Иван III, осторожный политик и создатель могучего государства, в отличие от своего храброго предшественника не любил сечи и избегал посещать свои полки.128 Век единоборцев-князей остался позади, но их подвиги всякий раз с новой силой воодушевляли потомков.