Сказания и повести о Куликовской битве

Лихачев Дмитрий Сергеевич

Как известно, автор «Слова о полку Игореве» широко использовал в своем произведении символику, эпитеты и сравнения устно-поэтического происхождения, многие оригинальные образы «Слова» — творческая переработка автором поэтических средств, фольклорных в своей основе. Автор «Задонщины» особенно внимательно относится в своем произведении к устно-поэтическим элементам «Слова о полку Игореве», но у него они предстают в облике, более близком к их изначальной устной форме. Поэтому есть все основания утверждать, что «Задонщина» гораздо больше сближается с устным народным творчеством, чем «Слово». В «Задонщине» чаще, чем в «Слове», встречаются отрицательные сравнения, при этом в трехчленной форме, что ближе к устному народному творчеству (в «Слове о полку Игореве» отрицательное сравнение трехчленной формы употреблено всего один раз). Вот несколько примеров из «Задонщины»: «Уже бо, брате, стук стучит и гром гремит в каменом граде Москв. То ти, брате, не стукъ стучить, ни гром гремит — стучит силная рать великаго князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы руские злачеными доспехи и черлеными щиты» (с. 9), «И притёкоша срые волцы… То ти были не с*рые волцы — приидоша поганые татаровя…» (с. 9), «Тогда гуси возгоготаша и лёбди крилы въсплескаша. То ти не гуси возгоготаша, ни лебеди крилы въсплескаша, но поганый Момай пришел на Рускую землю и вой своя привел» (с. 9) и т. д. Автор «Задонщины» употреблет в своем произведении не зависящие от «Слова» обороты народно-поэтического происхождения: «таково слово», «быстрый Дон», «сырая земля».

Устно-поэтическая стихия «Задонщины», значительно сильнее и более непосредственно выраженная, чем это было в «Слове о полку Игореве», обусловила выдвижение гипотезы о фольклорном, устном происхождении «Задонщины». С этим невозможно согласиться. Устно-поэтические приемы, нашедшие отражение в «Задонщине», это не суть произведения, а поэтические средства, широко использованные его автором. Как уже отмечала В. П. Адрианова-Перетц, «есть эпизоды в Задонщине, наводящие на предположение, что в основе их лежат народные предания или песни».¹⁸⁹ Однако по сути своей «Задонщина» — памятник письменной литературы. «Задонщина», как уже отмечалось выше, сочетает в себе похвалу и «жалость» — плач. И похвала и плач по происхождению своему — жанры народно-поэтического творчества, но объединение их в едином произведении — черта только памятников литературных.¹⁹⁰ «Задонщина» восходит к «Слову» — памятнику бесспорно литературному и книжному. Сочетание в «Задонщине» поэтического текста с прозаизмами, элементами деловой письменности говорит о книжно-литературном характере памятника. Об этом же свидетельствует и сильно выраженная в «Задонщине» церковно-религиозная символика и терминология.

Сторонники устного происхождения и устного бытования «Задонщины» как на один из доводов, в пользу своей гипотезы ссылаются на состояние сохранившихся списков «Задонщины» — на многочисленные ошибки и подчас фантастические переосмысления текстов. В данном случае мы имеем дело с глубоким заблуждением. Характер списков «Задонщины», более чем что-либо другое, свидетельствует о книжной природе этого памятника. «Задонщина» с самого начала писалась как произведение книжно-литературного характера, что и дало себя знать в дальнейшей судьбе ее. Она воспринималась и переписывалась как книжно-литературный текст: в осмыслении непонятных слов и оборотов во всех сохранившихся списках «Задонщины» перед нами — типичные ошибки книжных переписчиков. Ошибки эти и книжные по характеру осмысления не понятых переписчиками слов и оборотов имелись уже в протографе всех дошедших до нас списков и далее появлялись в отдельных списках не потому, что эти списки были записаны «на слух» или писались по памяти, а потому, что в письменных текстах-источниках имелись уже ошибочные написания и не понятые переписчиками места.¹⁹¹ Ошибки плодили новые ошибки, а непонятые слова и обороты вели к попыткам осмыслить их. Поэтому совершенно прав Д. С. Лихачев, когда он пишет: «Сложный художественный замысел „Задонщины" отчетливо свидетельствует о высокой литературной культуре… Это замысел, в котором тонкая историческая мысль находит исключительно оригинальное художественное разрешение. Это произведение, написанное ученым для ученых же и для литературно искушенных читателей».¹⁹²

Автор «Слова о полку Игореве» скорбел из-за отсутствия единения между русскими князьями, он призывал их объединить свои силы для борьбы с врагами Русской земли. Автор «Задонщины» показал в своем произведении, что объединение русских князей вокруг великого князя московского привело к победе над поработителями Руси. Восхищение тем единством, с которым выступили против Мамая Дмитрий Донской и союзные с ним князья, восприятие Куликовской битвы как дела всего русского народа заставляют автора забыть (или, скорее, не вспоминать) об измене Олега Рязанского, в перечисление погибших в битве бояр вставить представителей и тех княжеств, которые на самом деле в Куликовской битве не участвовали. Не случайно он говорит, что «к славному граду Москв сьехалися вси князи руские» (с. 8), подчеркивает, что слава победы московского князя над Мамаем разнеслась по разным странам. «Задонщина» отражала передовую политическую идею своего времени: во главе всех русских земель должна стоять Москва, и единение русских князей под властью московского великого князя служит залогом освобождения Русской земли от монголо-татарского ига. Это была патриотическая позиция, отвечавшая интересам широких слоев народа.

Слишком непосредственное, эмоциональное восприятие автором «Задонщины» описанных им событий делало этот памятник малопонятным для читателей более позднего времени. Красноречивое свидетельство тому — искажения в сохранившихся списках. Об этом же говорит и малочисленность этих списков. Но на раннем этапе бытования «Задонщины» J она, видимо, была достаточно популярна и имела широкое распространение. «Задонщина» послужила одним из главных поэтических источников основного памятника Куликовского цикла — «Сказания о Мамаевом побоище». По-видимому, к «Задонщине» обращался и составитель краткой летописной повести о Куликовской битве.

Летописная повесть о Куликовской битве представлена двумя видами: краткой летописной повестью, носящей в летописях заглавие «О великом побоищи, иже на Дону», и пространной летописной повестью — «О побоищи, иже на Дону, и о том, князь великий како бился, съ Ордою».¹⁹³ Текстуально обе повести связаны друг с другом. С. К. Шам-бинаго считал краткую летописную повесть вторичной по отношению к пространной. М. А. Салмина на основе полного текстологического исследования всех текстов обоих видов летописной повести пришла к убедительному заключению о первоначальности краткой летописной повести и вторичности пространной.¹⁹⁴ Одновременно ею были высказаны соображения и о времени создания каждой из этих повестей, и о харарактере связи их с теми летописными сводами, в которые эти повести и их переработки и переделки входят.

Краткая летописная повесть скупо и очень сжато рассказывает о самой битве. Это несколько строк типичного летописного сообщения о сра-1 жении без подробностей, детализаций: «Князь же великий поиде за Донъ,_: и бысть поле чисто и велико зло, и ту сртошася погании половци, та-гарьстии плъци, б бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои и устрмишася на бой, и соступишася обои, и бысть на длъз час брань крепка зло и с-ча зла. Чресъ весь день счахуся и падоша мертвых множьство бесчислено отъ обоих. И поможе богъ князю великому' Дмитрию Ивановичу, а Мамаевы плъци погании побгоша, а наши посл,¹ биющи, сйкуще поганых безъ милости» (с. 14). Так же кратко расска-1 зывается о событиях, предшествовавших битве. Более распространенный характер носит вторая часть повести, следующая за перечислением уби-

тых на Куликовом поле. Здесь описывается торжество русских после победы, в ярких выражениях, не встречающихся до этой части, перечисляется богатая добыча, привезенная русскими воинами с поля брани своим женам в Москву, рассказывается об измене Олега Рязанского и о судьбе Мамая, сообщается о воцарении в Орде хана Тохтамыша.

Краткая летописная повесть входит в состав тех летописей, которые исследователями летописания возводятся к летописному своду 1408 г., своду, составлявшемуся по инициативе митрополита Киприана. Этот летописный свод находился в пергаменной Троицкой летописи, погибшей в московском пожаре 1812 г. На основе сохранившихся выписок из Троицкой летописи, сделанных до ее гибели, данных тех летописей, которые восходят к Троицкой летописи, М. Д. Приселков осуществил реконструкцию этой летописи.¹⁹⁵ Рассказ о событиях на Куликовом поле в этой реконструкции взят им из Симеоновской летописи, т. е. в состав Троицкой летописи включен текст «О великом побоище, иже на Дону» — краткая летописная повесть.¹⁹⁶

М. А. Салмина приходит к выводу, что краткая летописная повесть была создана составителем свода 1408 г. (т. е. составителем Троицкой летописи). При этом исследовательница отмечает, что краткая летописная повесть — цельное и стройное произведение, в котором нет вторичных чтений. Поэтому М. А. Салмина признает данный текст «древнейшим сообщением о Куликовской битве», «старейшей из известных нам записей о событиях 1380 г.».¹⁹⁷ Поскольку существование Троицкой летописи 1408 г., несмотря на ее гибель, бесспорно, то, если рассказ в ней о битве на Куликовом поле представлял собой тот текст, который мы сейчас называем краткой летописной повестью о Куликовской битве, мы имеем все основания считать ее старейшей из сохранившихся до нас записей о сражении Дмитрия Донского с Мамаем. Но эта запись — не первый рассказ о сражении за Доном. Текстологические данные говорят о том, что автор рассказа «О великом побоище, иже на Дону» — составитель свода 1408 г. воспользовался уже существовавшими в его время несколькими письменными источниками, посвященными Куликовской битве.

Наиболее убедительным («классическим» в своем роде) примером соединения в едином древнерусском тексте разных источников является дуб-лировка известий — повторение одного и того же известия в едином последовательном повествовании, не сознательное возвращение рассказчика к тому, о чем уже говорилось и ранее, а именно повторение одного и того же из-за невнимательности. Явную дублировку, несмотря на небольшой объем текста, наблюдаем мы и в краткой летописной повести.

Разумеется, составитель краткой летописной повести стремится создать единый последовательный рассказ, но стилистические различия разных частей единого повествования, а главное, повторение сведений об одних и тех же событиях, нарушающее логику развития действия, свидетельствуют о сводном характере этой повести. Первая часть краткой летописной повести — рассказ о битве, лаконичность которого мы уже проиллюстрировали выше. Рассказ этот завершается фразой о Мамае: «И убжа Мамай в малЗ* дружин въ свою землю Татарьскую» (с. 14). После этих слов указывается день и время битвы и перечисляются убитые князья и воеводы. Уже перечень убитых следует возводить к постороннему источнику — к записи в Синодике (поминальной книге) погибших на Куликовом поле. Как уже давно обратили внимание исследователи, перечень убитых в краткой летописной повести по составу названных имен очень близок к записи в пергаменном Синодике XIV–XV вв.¹⁹⁸