Сказатели
Шрифт:
– Можно, Иза. Я тебе всё разрешаю.
– Ты мог прийти, - ответила она, тщательно подбирая слова.
Ещё одно табу - слово "хочу".
– Ты хотела, чтобы я пришёл?
В больших тёмных глазах метнулся страх. Олег перехватил её поудобнее, поправил одеяло.
– Хотеть нельзя. Дети для того, чтобы слушаться...
– прошептала девочка.
– Это на занятиях. Не здесь.
Олег задумался, как бы объяснить девочке, что с ним рядом боятся не надо. И не надо бояться вообще.
– Послушай, Иза... Из тарелки есть
– Да.
– А с пола?
– С пола нельзя. За это наказывают.
– Правильно. Вот и со мной - можно. Как есть из тарелки. Я не наказываю, ты же видишь.
– У тебя нет ремня. И другая одежда.
– Ага, - усмехнулся Олег.
Иза скользнула по его лицу взглядом, посмотрела в окно. Снег летел, бился об стекло, бессильно падал вниз...
– Отнести тебя спать?
– Нет.
– Побыть с тобой?
Она кивнула. В коридоре было прохладно, Олег боялся, что девочка замёрзнет. Подумал о том, что до утра всё равно никто не хватится её, и забрал в свою миниквартиру (всего лишь маленькую комнату с ванной и туалетом). Устроил на диване, сел в ногах.
– Кушать хочешь?
– Нет.
Взял со стола конфету, протянул Изе - хоть чем-то ребёнка угостить, праздник всё же... Девочка уставилась на него с непониманием. Болван ты, Олег! Им же ни разу не давали таких вещей. Шоколад - и тот без обёрток...
– Это вкусное. Разверни фантик и ешь.
– Фантик...
– она указала на конфету. Потом умоляюще уставилась на Олега: - Скажи...
– Фантик. В него заворачивают вкусные конфеты.
Пошелестел бумажкой, извлёк лакомство, отдал девочке. Она зачарованно смотрела на мятую обёртку, как будто в конфете именно это было главным. Олег протянул ей фантик. На фантике аляповатые человечки водили хоровод. Иза приняла мятую бумажку в ладони так, будто ей доверили самое величайшее из сокровищ мира. Замерла, рассматривая рисунок. Потрогала пальцем. Попробовала на язык. Перевернула. Положила обратно на ладонь. Подняла на Олега огромные глаза, в глубине которых плескалось искреннее изумление.
– Сказать?
– предугадал он её просьбу.
– Да...
– Хорошо. Только помни про то, что есть можно только из тарелки, ладно?..
Память почему-то не сохранила, как именно он объяснил Изе, что такое рисунок и для чего он нужен. Но Олег на всю жизнь запомнил, с каким торжественным выражением лица она слушала его: так, будто узнала самую большую на свете тайну, которую не выдала бы ни при каких обстоятельствах.
Через неделю он тайком принёс ей маленькую детскую книжку с картинками. Десяток растрёпанных страничек со стишками для самых маленьких. И на каждую страничку пришлось с десяток изумлённо-просящих "скажи...". И он говорил, говорил...
Это стало ритуалом: каждый вечер Олег укладывал детей спать сам. Руководство разрешило, убедившись в том, что четверо из шести детей реагируют на присутствие врача улучшением результатов занятий и медицинских тестов. Олег тихо гнул свою линию, в докладах делая упор на результаты человеческого отношения к детям. Именно тепла и общения. Про конфеты и книжку с картинками он молчал.
И, к сожалению, из всей шестёрки лишь Изу в конфетах интересовали фантики. Антон, Галя и Костя видели только сладкое и ласку, Юрка смотрел на Олега волчонком, а Максим так и оставался безучастным и замкнутым. Иногда Олегу казалось, что у маленького Макса в голове нет ничего, кроме кнопки, сигнал от которой включал в ребёнке способность к копированию предмета с картинки или муляжа.
В середине лета Олег впервые рассказал Изе перед сном сказку. Самую простую - про курочку рябу. Впечатлений и просьб, заключённых в волшебном слове "скажи", хватило на неделю.
...- Не уходи.
– Иза, пора спать. Я вернусь завтра. Ты же знаешь.
– Не уходи. Скажи ещё.
Присел на край жёсткой кровати, поправил одеяло. Улыбнулся звёздам, сияющим в больших карих глазах.
– Я скажу завтра. Сейчас нельзя. Если я задержусь дольше, меня могут больше не пустить к тебе.
– Есть только из тарелки...
– Да, моя хорошая.
– Олег... Ты - это хорошо. Ты гладишь по голове, улыбаешься и рассказываешь сказки. Будь всегда.
Усмехнулся грустно. Аккуратно расплёл тоненькие чёрные косички.
– Увы, это не всё, что нужно для счастья, Иза. Всё. Баиньки, моя девочка. Спи.
К пятнадцати годам их осталось четверо. Юрку забрали психиатры: мальчик вёл себя, как забитый зверёк, пытался спрятаться при любом удобном случае и впадал в истерику при обращении к нему. Максим тихо угас от пневмонии ранней весной. Оставшиеся держались тихой стайкой.
Поздними вечерами, когда все расходились из "детинца", Олег учил Изу читать. Давалось сложно: трудно было объяснить, что такое буквы и почему слова не нарисованы картинками - ведь картинки гораздо интереснее. Некоторые буквы ей откровенно не нравились: "ш", "щ" и "ц" она называла не иначе, как "вилки" и друг от друга не отличала весьма долгое время, буква "ж" её чем-то необъяснимо пугала. Смысл твёрдого и мягкого знаков Олег так и не смог объяснить. Вобщем, процесс обучения давался с трудом.
– Иза - вот, - показывала она на себя пальчиком.
– А эти буковы - не Иза! Можно сказать словами, зачем буковами, Олег?
– А как ты будешь сказки читать?
– Я буду их сказывать. Как ты. Ты же сказатель...
С великим и могучим русским языком тоже были проблемы. Иза оказалась невероятно изобретательной на слова. Сказатель - потому что сказал, рассказывал сказки. Буковы, а не буквы - потому что буковы вкуснее говорить. С кровати утром она сногивалась - вставала на ноги, следы на снегу звала темножками, подоконник - локотником. Олег пытался "выправлять" слова, но Иза со своими неологизмами была настолько изобретательна и упорна, что он махнул на это дело рукой.