Скажи что-нибудь хорошее

Огородникова Татьяна Андреевна

– Я почитаю, – сказал он, объяснив свое нежелание двигаться с места. – Спасибо! – очень искренне поблагодарил он, глядя на Евгению.

– Ну вот, я же говорила – у тебя получится!

Пациент радостно закивал головой, и Пашка понял, что именно Женя освободила мужика из сарая.

До хором кудесника добрались в трепетном молчании. Каждый представлял разговор по-своему, но все были уверены, что их ждет потрясающее открытие. Даже Кирюха притих и, расправив плечи, молча следовал за взрослыми, стараясь держаться поближе к теплой Валюше. Когда все расселись, возникла затяжная пауза. Нарушила ее Женя.

– Ну что ты? – обратилась она к Георгию. – Говори!

Тот пребывал в несвойственном ему замешательстве.

– Не знаю, с чего начать, – ответил кудесник и задумался. В комнате повисла такая прозрачная звенящая тишина, что казалось,

она может порваться, как струна у гитары. – Начну с главного, – решился Георгий. – Когда-то я думал, что все на свете можно купить: счастье, любовь, человеческие жизни, власть… Тогда меня звали совсем другим именем, потому что когда я родился, дед сказал, что будет именно так. Мать записала меня в метриках Георгием, а звали всю прошлую жизнь Матвеем. Матвеем Орловым. – Георгий замолк на мгновение, будто раздумывая, что говорить. Он прочистил горло и продолжил:

– Видимо, человеку, который серьезно заблуждается, Всевышний посылает уроки и испытания, чтобы вернуть его на правильную дорогу. Например, нашему гостю он дал возможность есть столько, сколько тот захочет. Вы видели, во что он превратился. Другим без ограничений дают власть, ум, деньги… Что становится с людьми, которые не могут контролировать этот подарок? Тюрьма, болезни, сумасшествие, мучительный выбор… Мне почему-то было дано все в ненормированном количестве. Наверное, я думал, что знаю, как этим распорядиться. Первую половину жизни я считал, что стал если не Богом, то его заместителем. Но почему-то не подумал, что если бы Создатель использовал полностью Свою власть, скорее всего Его сын не был распят, а Сам он был бы тучным, развратным, утопающим в искушениях беспредельщиком.

Пашка крепко задумался над этими словами. Ему было странно слышать от кудесника такие признания, но он впитывал каждое слово затаив дыхание. Георгий встал с кресла и начал ходить туда-сюда, равномерно выдавая текст. Он рассказывал как зомби. Было немного жутко, но, видимо, это и был момент истины.

– У высших сил есть один способ привести человека в норму: всегда бьют по больному. Чего боишься – то и получаешь. Я ненавидел любовь. Поэтому мне было послано самое красивое и самое страшное испытание. Это теперь я знаю: настоящая любовь не терпит несовершенства и стремится к равновесному состоянию, поэтому половинки всегда находят друг друга. Мир, по сути, очень круглый, и только такая форма является абсолютной. Шар с выеденным куском теряет целостность, равновесие и красоту. Тех, кто не оценил идеальной картины, наказывают. И наказывают жестоко.

Георгий говорил без остановки, будто впервые в жизни получил возможность высказать то, что никогда никому не доверял. Это было похоже на исповедь. Он рассказывал, как его предавала мать, как он вырос в ненависти ко всему женскому полу, считая баб продажными, лгущими, лицемерными существами, которые годятся только для однократного использования. Потому, встретив ее – он кивнул в Женину сторону – он изо всех вил сопротивлялся чувству, поглотившему его сущность за несколько секунд. Понимая, что рано или поздно Евгения все равно предаст, Георгий задался целью сохранить ее портрет. На портрете она выглядела настолько одушевленной, что Георгий мог проводить с ним долгие часы, разговаривая, признаваясь в любви, делясь сомнениями…

Момент истины настал, когда Женя забеременела. Георгий понял, что больше она ему не принадлежит, во всяком случае – не так, как раньше. Кудесник с откровенностью ребенка рассказывал, какие эмоции он испытал, когда понял, что Женя может любить кого-то еще, намного более сильной и трепетной любовью; как он жутко ревновал ее к сыну и пытался вызвать ответную реакцию, приводя в дом полчища красивых и доступных баб; как психовал, когда Женя застыла в безразличном равнодушии, ни единым словом не показывая своего негативного отношения. Она просила только об одном: чтобы не мешали жить малышу. Это вызывало еще большую злость и желание досадить, разозлить, заставить ревновать… Она вела себя безупречно, не предъявляя никаких претензий и не задавая вопросов. Казалось, что она ждет, когда у тяжелобольного человека пройдет кризис.

Евгения не дождалась. В один прекрасный момент Георгий обнаружил, что Женя ушла вместе с ребенком. Если бы она только знала, как обливалось кровью его сердце. Он был настолько всемогущим, что мог исполнить любое желание любого человека. Не мог только одного: унизиться перед женщиной. Когда Георгий сказал

про себя: «Да пошла ты…» – он продолжал ждать, что она поймет и вернется. Каждый раз, когда открывались двери, Георгий надеялся, что это она. Надежды оказались напрасными. Тогда он попытался найти другую, похожую. Он вызвал крутого сутенера и, показав ему портрет, потребовал привезти в дом всех телок с похожей внешностью. Не получилось. Неистовые загулы, пьянство, беспредел закончились тем, чем должны были закончиться: спровадив очередную псевдо-Женю, Георгий разбился на мотоцикле. Он попал прямо под колеса огромного грузовика, который даже не заметил, что муравьишка-мотоциклист обгоняет его справа на бешеной скорости. Пролетев семьсот метров по асфальту, получая удары от машин, вихлявшихся в стороны от неожиданности, Георгий оказался в реанимации. Приходившим к нему друзьям врачи неопределенно сообщали: пятьдесят на пятьдесят. Такое дело, гарантий никаких. Три дня спустя в палату к умирающему Георгию подселилась пожилая, очень чистенькая женщина, которая представлялась врачам теткой больного. Она имела медицинское образование и ухаживала за ним по всем правилам. После двух месяцев неизменно стабильного растительного состояния пациента доктора собрали консилиум. Даже за большие деньги надеяться на воскресение подобного пациента было бессмысленно. Пожилая сиделка, которую все ласково называли Фенечкой, взмолилась:

– Пожалуйста, еще несколько дней. Хотя бы до Пасхи дайте дожить.

Фенечка была очень верующей и надеялась, что пациента без судилища заберут в рай, потому что вроде так и происходит со всеми ушедшими в этот великий праздник. Пациент, однако, оказался строптив и своеволен. Не дождавшись Святого воскресенья, он воскрес сам и сразу же попытался встать на ноги. Он совершенно не удивился, увидев рядом с собой Фенечку, напротив, улыбнулся и сказал смешные слова:

– Дорогая Аграфена…

Та почему-то заплакала и не сразу позвала врачей. Доктора приписали чудесное возвращение к жизни невероятным новым технологиям системы жизнеобеспечения. Конечно, пациент проявлял некоторые признаки неадекватности: например, он требовал, чтобы его назвали совершенно другим именем. В документах он значился как Матвей Орлов, но теперь он хотел быть Георгием. Он погружался в задумчивость, почти в ступор, а иной раз становился невероятно радостным, улыбаясь без причины, будто впадал в детство. Они частенько запирались с Феней и секретничали. Только Фенечка знала, что пережил Матвей, побывав на волоске от смерти. Он рассказывал ей тайны промежуточного мира, описывал испытания, которые ему пришлось пройти перед тем, как его отправили назад. Он так и сказал – отправили. Но сначала его заставили пережить и прочувствовать на собственной шкуре все, что когда-либо по его прихоти испытали другие. Боль физическую и душевную, страшный стыд и издевательства, беспредельный страх и горечь потери близких, ему давали обрести что-то светлое, великое и возвышенное и тут же отнимали, погружая в бездну страданий… Если бы он хотел коротко выразить то, что испытал, находясь в коме, он сказал бы, что пережил все человеческие страдания и лишения в стократном размере. Его проводником по странному миру боли и лишений стал дед Иван. Он запросто появился, нарядный, светлый и очень притягивающий.

– Тебе еще не пора к нам! – сказал дед, приветливо улыбаясь. – Тебя люди ждут. Это нужно. Возвращайся. И не забудь вернуть свое имя. Тебя Георгий зовут. Матвеем ты не справился… Только ничему не удивляйся, используй то, что получил, во благо людям. Ты еще им остался должен. Да, деньги голодным и несчастным раздай… Не нужно это тебе.

– Поэтому я теперь здесь, – подвел черту кудесник. – Да и вы, наверное, по той же причине…

Георгий закончил рассказ и подошел к Жене, которая расположилась прямо под картиной. Сейчас оригинал было практически невозможно отличить от портрета.

Пашка тихо спросил:

– А что все-таки написано там, на обороте?

Георгий аккуратно снял картину и повернул ее тыльной стороной.

– Жизнь! – Он провел пальцем под буквами. – Здесь написано «Жизнь». – Он взял со стола ручку и дописал слово «моя». – Картина называется «Жизнь моя». – Георгий с нежностью посмотрел на Женю и водрузил портрет на место. Евгения погрузилась в раздумья, у нее в глазах стояли слезы. Казалось, она вместе с Георгием пережила все перипетии его судьбы.

– Женя, Жень! – тихонько окликнул ее Георгий. Она чуть вздрогнула и, не замечая текущих по щекам слез, подняла глаза.