Скажи изюм
Шрифт:
В подвале снова пошли по коридору, только на этот раз мимо стальных тяжелых дверей. На одной из них горела красная лампочка. Следственная комната? Бардак? Войдя, прервали зевок единственной присутствующей персоны, докторши средних лет. Раздевайтесь до пояса, уныло сказала она и отложила «Огоньки Москвы». Андрей Евгеньевич выполнил приказание и застыл, покрытый «гусиной кожей». «А вы какой-то, хм… симпатичный такой… – пробормотала докторша, щупая его бока, – даже и не скажешь, что такого года рождения…»
Манжетка надувается на предплечье. Очередное и неизбежное восстание ртути. Что же это, Андрей, как вас, Евгеньевич, такое у вас давление высокое. Забракуют, метеором пролетела радостная мысль. Доктор, прошу вас, это не гипертония,
Что-нибудь не в порядке? – спросил из угла полковник, углубившийся в «Огоньки Москвы». Все в порядке, сказала докторша и провела пальцем по позвоночнику Андрея Евгеньевича. Товарищ маленько волнуется, но это вполне объяснимо. Товарищ этот годен. Пошли, сказал полковник. Времени мало.
Они углубились еще на один уровень. Там почему-то был дикий холод. Сновали солдаты, возили что-то продолговатое и ржавое, бомбы, что ли, авиационные, нет, кислородные баллоны. Ну, что варежку раскрыл, грубо сказал полковник, давай сюда! В тускло освещенной гардеробной вдоль стен висели серебристые космические костюмы, а на полках красовались шлемы с надписью СССР. У вас десять минут, сказал полковник. Старший сержант поможет подобрать спецодежду. Подошел хмырь в мягком бушлате, опухшая физиономия выпивохи и плута. Стащил с крюка костюм. Вот этот тебе подойдет, влезай! Вот так просто и влезать, как бы с милым юмором ужаснулся Древесный, кишки теперь бурлили. Хочешь, раком влезай, любезно ответил каптерщик. Однако здесь «молния» не расстегивается, товарищ старший сержант. Гребена плать, высказался каптерщик, отсырели «молнии», напареули-по-гудям! Курить что-нибудь стоящее есть? Вот «Уинстон», Древесный отдал каптерщику почти полную пачку. Годится, повеселел тот, сейчас я тебе подберу «комбик» клевый, хоть на Венеру высаживайся.
Через десять минут Древесный в космическом костюме и со шлемом на сгибе руки вышел в коридор. Полковник орал на солдат, которые, говна куски, никогда не закрывают при погрузке двери, позорят родину и вооруженные силы безобразным внешним видом, а у тебя, Пшонцо, изо рта разит, как из мусоропровода, доложите командиру – три наряда вне очереди!
Полковник провел Древесного в большой грузовой лифт. Кроме них там оказалась группа рабочих в касках и с цепями. Пока лифт поднимался, никто друг с другом не разговаривал. Синяя краска над плечом Древесного была процарапана соответствующим образом – икс, игрек, и краткое… Двери лифта открылись, и все вышли на открытую железную платформу, пронизанную ледяным ветром Казахстана. Гремела могучая, едва ли не сатанинская музыка. «Под солнцем родины мы крепнем год от года. Мы делу Ленина и Партии верны! Зовет на подвиги советские народы Коммунистическая партия страны!…» Когда на горизонте обозначилась желтая нить начинающейся зари, Древесный понял, что они стоят высоко над землей. Сделав шаг вперед, он увидел внизу освещенную площадку утоптанного снега и на ней толпу людей в бушлатах и спецовках. Задрав головы, все смотрели вверх.
Железная стена. Вот сюда, пожалуйста! Да ведь это же как раз и есть Она, ракета-носитель «Народ-5». Вдоль стены поднимается узкая, вроде пожарной, лестница. Дальше вам придется одному, Андрей Евгеньевич. Ну, давайте традиционным рукопожатием обменяемся. Эх, по-русски говоря, ни пуха ни пера! На банкет, надеюсь, пригласите?
Древесный вскарабкался еще на одну, теперь уже пустынную платформу. Перед ним в стальной закругляющейся стене медленно открылся овальный люк. Поднимайтесь в «Кремль-1», сказал радиоголос. Последний раз хлестнула струя казахстанского ветра, взвизг Чингиз-хана. Шаг на шаткую ступеньку, еще шаг. Люк за спиной задвинулся. Темнота. Бухает собственное что-то. Сердце? Слишком сильно для сердца. Через минуту открылся другой люк, и он увидел рубку «Кремля-1». Три космонавта сидели откинувшись в креслах. Одно кресло пустовало. Неужели для меня?
III
Нет, это немыслимо! Отрыв от Земли? Выброс в неумолимое, черное, необъяснимое? Кто, в конце концов, позволил эту авантюру? Ведь я же полностью неподготовлен! Я умру от гравитации! Этих жеребцов тренируют годами, а меня просто засунули, как собаку Лайку, едва лишь Полина шепнула какому-то шишке какой-нибудь вздор вроде «нужно защитить позиции Андрея Древесного, надо послать его куда-то». Лечу в космос по блату! Мерзкая, блядская, полная говна безответственность! Сплющенное тело фотографа. А где окажется душа? Лопнувшим пузырьком, лопнувшим пузырьком, лопнувшим пузырьком…
– Постарайтесь при старте не обосраться, – сказал майор Белялетдинов.
– В каком смысле? – вздрогнул наш герой.
– Не запачкайте штаны. В космосе вонь – паршивая штука… Древесный захлебнулся в диких чувствах. Неужели все-таки летим? Не факт, сказал командир, шансов на полет полста из ста. Fifty-fifty, сказал знаток английского. Ракета-носитель «На-род-5» отработана очень жуево, продолжал командир. Преждевременное зажигание, и все, привет с кисточкой. Ну, а скорее всего, просто часа два тут позагораем, а потом домой поедем. Номер 2, Анатолий Кимович Павленко, расхохотался. Как в прошлый-то раз, ребята, загорали! Номер 3, Дедюркин., хмыкнул с неожиданной злостью. Прошлый раз тут у нас чувиха все-таки сидела, комсомолка ГДР, а с этого козла толку чуть… Андрей Евгеньевич забыл и о космосе, настолько его поразила гримаса отвращения, адресованная непосредственно к нему.
Не успел он, однако, осознать всю внезапность этих негативных чувств, как музыка вдруг оборвалась, заморгала какими-то глазками бесконечная доска приборов, голос, как бы охвативший все пространство кабины, сказал: «Надеть шлемы! Через три минуты начинаем отсчет!»
Дальнейшее только мелкими клочками прорывалось к Древесному через почти полное отсутствие существования. Отсчета не слышал, но звук «старт» прошел. Вдруг возникла дикая, дичайшая, запредельно дичайшая сплющенность, сплющенность, сплющенность, и, отменив всякое сопротивление, фотограф Древесный Андрей Евгеньевич, 1936 года рождения, умер.
Все-таки он подтек, капельку подмочился. Все-таки я капельку оскандалился, подумал он с шаловливым смешком, когда смерть прошла. Да хрен с ним, Андрюха, не обращай внимания, сказал чей-то голос. Он открыл глаза и увидел рядом с лицом основательный задок майора Белялетдинова, обтянутый уже не «комбиком», а тренировочными штанами. Все трое космонавтов были уже без скафандров. Облаченные в мягкие тренинги, они висели в воздухе кабины. Павленко как бы на боку, Дедюркин же вверх ногами. Этот последний, превратившийся вдруг из мерзкого жлоба в очаровательного парня, помог Древесному отстегнуться и вылезти из «комбика». Мы все малость ссымся при подъеме, сказал он фотографу и дружески подтолкнул его локтем. Давай знакомиться. Эдик Дедюркин. Я ведь тебя с детства знаю, на твоих фото, можно сказать, рос. С веселым подмигом, диссидентским шепотком на ухо: «обожженное поколение»…
Древесный, хохоча, плавал по кабине, натыкаясь на своих веселых товарищей. Было, как в детстве, когда научился держаться на воде. Лучше, чем в детстве. Ха-ха-ха, тыкал он пальцем в иллюминатор, «планета голубая по имени Земля». Вот за что я люблю космос, сказал Толя Павленко, за эту эйфорию. Как будто после первой банки, и держится долго. Эх, потер руки Марат, вот до «Памира-8» доберемся и «пулю» распишем… Эдик, швырни мне камеру с-под сиденья, заливистым каким-то голосом попросил Древесный. Камера подплыла. Он начал снимать. Экое кувырканье, экое счастье, детство человечества. Первая космическая (?!!) серия Андрея Древесного «Детство человечества».