Скажи, Лиса!
Шрифт:
– Лиса. Так чего ты здесь? Пойдем, если замерзла.
Не могу спать. Хочется пойти в соседнюю комнату и проверить: закрыта ли дверь на лоджию?
А тихо так, что нестерпимо тянет сотворить что-нибудь громкое. Запеть. Ударить в барабан. Разбить вдребезги тарелку.
Настраиваю слух, чтобы уловить выпадающее из восприятия размеренное тиканье часов. Кручусь, верчусь, устраиваюсь поудобней. Но постель такая странная, будто шевелится и тихонько подпихивает сразу со всех сторон. Ее тычки не дают успокоиться, не позволяют залечь неподвижно,
Никогда не думала, как много усилий требуется на то, чтобы сомкнуть веки.
Не могу спать. И лежать не могу. Встану. В конце концов, что тут такого?
Дверная ручка подло скрипит, а язычок громко цокает, изображая одноногую лошадку.
– Лиса! Ты чего? – хрипловато, спросонья.
А я изображаю дурочку.
– Ой! Перепутала! Мне – дальше по коридору.
Будильник орет дурным голосом, а у меня такое чувство, что проспала я всего секунду. Ну, две от силы.
Новый день. Действительно новый. А вчерашний отодвигается в прошлое, забирая с собой нерешенные проблемы и вопросы без ответов.
Привычный утренний маршрут: ванная, комната, кухня, комната, ванная.
Вдруг замечаю, что хожу одна, что никто не попадается на пути.
Дверная ручка опять скрипит, но уже чуть слышно, а язычок затаился, будто его и не существует.
– Грачев! Ты что, до сих пор дрыхнешь? Тебе в колледж не надо?
– Надо. Но я не пойду.
– Это еще почему?
– Потому.
И холодный душ принимать не надо. Я свежа, как никогда. Сна ни в одном глазу.
– Во что ты еще вляпался?
– Лиса, отстань!
– Не отстану!
– Просто отстань. Пожалуйста.
– Ти-и-им! – жалобно-жалобно.
А в ответ непререкаемое:
– Иди. В школу опоздаешь.
Да какая тут школа?
Не понимаю. Он живет у меня, а рассказывать не хочет. Ничего. Не считает достойной или пытается защитить? Не хочет впутывать в скверную историю, загружать своими проблемами? Так ведь уже впутал, уже загрузил. Тем, что здесь живет.
Почему нельзя попросить о помощи, когда она тебе требуется?
Потому, что такой крутой и со всем справишься сам?
Потому, что такой глупый и не понимаешь, что одному тебе ничего не исправить?
За мелом (часть 1)
Янка Фокина маялась у доски в кабинете химии, пытаясь написать качественную реакцию на катион серебра.
Конкретно против самого металла Фокина ничего не имела. Серебро даже нравилось ей больше, чем золото. На глаз бы она запросто определила, из какого металла изготовлено ювелирное изделие – цепочка там или браслетик. Еще можно было посмотреть пробу и по ней уж точно узнать. Но Золушка требовала совсем другого.
Химичка с надеждой следила за Янкой, пока та рисовала две латинские буквы: «А» и «g», и даже подбадривала Фокину взглядом, старательно не обращая внимания на сыплющиеся на пол меловые крошки.
Напрасно.
– Зоя Витольдовна! – возмущенно возопила Янка. – Мел кончился! Еще есть?
Больше не оказалось. Золушка виновато глянула на кипящую праведным негодованием Фокину, которая бухтела себе под нос что-то типа: «Ну вот! Верная пятерка сорвалась! Не могли к уроку как следует подготовиться!» – и предложила выход.
– Раз уж так вышло, придется сначала продемонстрировать реакцию. А пока кто-нибудь сбегает за мелом.
На передних партах, между прочим, сидела куча народу, но химичка направила свой взгляд прямиком на меня.
– Алиса! Дойдешь до поста, попросишь мел?
Нет, ну почему именно мне такая честь? Как будто мне не хочется посмотреть, как взрывается, смешав не те реактивы, Янка Фокина.
Спорить я не стала, выбралась из-за стола и потопала на первый этаж. Уже издалека услышала, как охранник переругивается с кем-то:
– Ну да, конечно! Рассказывай сказки. Знаю я вас. Выпущу, а потом твои же родители жаловаться прибегут: «Почему наш ребенок, вместо того чтобы находиться в школе, болтается неизвестно где?» И директор мне голову оторвет.
– Никуда мои родители не прибегут, – сердито возразил знакомый девичий голос.
Не так чтобы уж очень знакомый, но все-таки я его помнила.
– Давай приводи сюда учительницу, и пусть она мне сама скажет, что отпустила тебя, – уперто потребовал охранник.
– Так она и ломанулась. Сейчас все бросит и помчится с вами разговаривать, – огрызнулась в ответ девчонка.
– Тогда топай в класс и жди конца уроков.
Кажется, спорщица смирилась, потому как вместо голосов зазвучали приближающиеся шаги. Я почему-то остановилась. Мне навстречу шла Можаева, сердито поджав губы, рыская прищуренными глазами по сторонам.
Теперь понятно, почему голос показался мне знакомым.
При любых других обстоятельствах я бы его не запомнила, но Таня Можаева была связана с Сокольниковым, а все, что касалось Юрочки, раньше имело для меня особое значение и откладывалось в памяти само собой. Даже голос его девушки.