Скажи машине «спокойной ночи»
Шрифт:
Если Ретт и почувствовал укол, то не подал виду. Он просто наклонился вперед и сделал небольшой глоток своей слизи. Как-то раз Перл сама попробовала питательный коктейль; вкус его был зернистым и ложно сладким, напоминавшим сахарную пасту. Как он мог выбрать такое питание? Перл пыталась соблазнить Ретта прекрасными продуктами, купленными на фермерских рынках в центре города и в местных булочных за углом, щедро раскладывая их на кухонном столе, – сочный виноград, органическое, густое коровье молоко, круассаны, лопающиеся от масла. На них Ретт смотрел, как на настоящую слизь.
Перл много раз пыталась рассказать сыну, что, когда
– Ты снова хочешь что-то в меня впихнуть? – закричал он.
Он имел в виду зонд, который, как он любил напоминать ей в самые тяжелые моменты, позволил врачам использовать. И было по-настоящему ужасно смотреть, когда они это делали. Ретт рьяно и беспомощно отмахивался от медсестер тонкими ручонками. Чтобы ввести зонд, им, в конце концов, пришлось дать ему успокоительное. Перл обреченно стояла в углу палаты и наблюдала за черными дисками зрачков своего сына, которые вращались под веками. После этого она позвонила своей матери и всхлипывала в трубку, как ребенок.
– Впихнуть? – сказала она. – Действительно. Это даже не игла. Это ватный тампон за щеку.
– Это вторжение. Ты ведь знаешь, что значит это слово? Введение чего-либо внутрь человека против его воли.
– Ретт, – вздохнула она, чувствуя как колотится сердце. – Это не изнасилование.
– Называй, как знаешь, но я этого не хочу. Мне не нужна твоя дурацкая машина.
– Хорошо. Не хочешь – не надо.
Несмотря на выигранный спор, Ретт после этого полностью перестал есть и разговаривать. Через неделю он вернулся в клинику на второй срок.
– Как там в школе? – спрашивала сейчас Перл.
Она поставила перед собой свой ужин – маленькую миску макарон, приправленных маслом, моцареллой, помидорами и солью, – и начала есть. При виде чего-то слишком жирного или острого на ее тарелке ноздри Ретта начинали трепетать, а верхняя губа кривилась в отвращении, как будто она сидела за столом в неглиже. Поэтому она ела скромную пищу прямо перед ним. Аскетическая диета заставила ее похудеть. Босс Перл отмечал, что в последнее время она хорошо выглядит – «как одна из тех тощих лошадей. Как они называются? Те, которые бегут. Те, у кого есть кости». Перл потеряла бы вес, если бы Ретт его набрал. Негласный договор. Равновесие. Иногда Перл вспоминала то время, когда была беременна, когда сына кормило ее тело. Однажды в момент слабости она сказала об этом Ретту. «Когда я была беременна, тебя кормило мое тело», – после этого комментария на его лице появилась самая ужасная гримаса отвращения.
Но этим вечером Ретт, казалось, терпел все: свой питательный коктейль, макароны, ее присутствие. По правде говоря, он был почти бодр, рассказывая ей о древней культуре, которую изучал в классе антропологии. Ретт брал уроки онлайн. Он начал это делать, когда был в клинике, и продолжил после того, как вернулся домой. Стоит отметить, что свою довольно хорошую, дорогую частную школу при корпорации Apricity он презирал и в нее не возвращался. В последние дни он редко покидал квартиру.
– Эти люди, они просверливали дырки в черепах, пробивали их зубилами. – В тусклом голосе Ретта слышалось увлечение – система громкой связи вещала о чудесах мира. – Кожа снова отрастает, и так и живешь. С дыркой или двумя в голове. Они верили, что божеству будет легче проникнуть внутрь. Эй! – Он с шумом опустил стакан, заляпанный остатками его коктейля. – Может, тебе стоит предложить эту религию той сердитой тетке. Пробей дырку в ее голове! Завтра ты должна взять с собой на работу зубило.
– Хорошая идея. Сегодня я его наточу.
– Ни в коем случае, – усмехнулся он. – Пускай будет тупым.
Перл поняла, что, должно быть, выглядит испуганной, потому что улыбка Ретта погасла, и какое-то мгновение он казался почти ошарашенным, потерянным. Перл выдавила смешок, но было уже слишком поздно. Ретт подтолкнул свой стакан к центру стола и встал, пробормотав: «Спокночи», а через несколько секунд из-за двери его спальни раздалось отчетливое хихиканье.
Перл еще немного посидела, а затем заставила себя подняться и убрать со стола, оставив напоследок стакан, который требовал тщательной чистки.
Перл подождала еще час после того, как СУД оповестила, что Ретт погасил свет, и прокралась в его спальню. Тихонько открыла шкаф и увидела, что джинсы и куртка, которые были на нем сегодня, аккуратно сложены на полке. Завидное поведение у ребенка, если не учитывать некую странность, что некоторые мальчики-подростки просто так не делают. В карманах Перл искала проездной билет, квитанцию из магазина, хоть что-нибудь, что могло подсказать ей, где сын был днем. Она уже позвонила Эллиоту, чтобы спросить, был ли с ним Ретт, но Эллиота не было в городе. Он помогал другу с инсталляцией в какой-то галерее (в Миннеаполисе? В Миннетонке? В Мини-где-то там) и сказал, что Валерия, его нынешняя жена, наверняка сообщила бы, если бы Ретт приходил к ним.
– Он все еще пьет свои коктейли, верно, голубка? – спросил Эллиот, и когда Перл подтвердила это, продолжил: – Пусть у мальчика будут свои секреты, пока они не касаются пищи, вот что я хочу сказать. Но, слушай, у меня есть на него кое-какие планы, когда я вернусь на следующей неделе. Немного поройся в карманах. И снова позвони мне, если тебе еще что-нибудь понадобится. Ты же знаешь, что я хочу, чтобы ты это сделала, верно, голубка?
Она сказала, что знает и сделает, пожелала спокойной ночи, но, как всегда, удержалась от комментариев насчет того, что Эллиот использовал ее ласкательное имя, которое произносил постоянно и по многу раз, даже перед Валерией. Голубка. Это слово было не особо болезненным для Перл. Она знала, что Эллиоту нужны его кривляния.
С тех самых пор, как они встретились, еще в колледже, Эллиот и его последователи стремглав носились туда-сюда, падали в обморок и всхлипывали, говорили гадости за спинами и разыгрывали болевые припадки. Вся эта драма была якобы необходима для того, чтобы потом отразиться в искусстве. Перл всегда подозревала, что друзья-актеры Эллиота считали ее саму и ее общее образование невероятно скучным, но все было в порядке, потому что она считала их глупыми. Они страдают этим до сих пор – делами и союзами, междоусобицами и длительными обидами. Только теперь они старше, а это значит, что они все так же стремглав носятся туда-сюда, но впереди них колыхаются маленькие брюшка.