Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Олег, вставай.
– Уйди, рыжий, – попросил я, не открывая глаз. Было тепло, тихо, хорошо, никакие особенные проблемы не нависали, и я считал, что вполне могу расслабиться. Фергюс – а это был он – уселся рядом и, хлопнув меня между лопаток, рассмеялся:
– Да все равно же вставать придется. Наши возвращаются. Раде и Видов их с перевала видели, часа через два будут тут.
– Да, придется вставать, – заметил я, открывая глаза и потягиваясь. – Наконец-то вернулись…
…Десять дней назад я, убедившись, что урса в окрестностях присутствуют только в виде быстро разлагающихся трупов, дал отпуск «семейным», как нагло выразился Вадим. Кроме
Наша армия большей частью разошлась кто куда. Казаки ушли на северо-запад. Где-то на востоке осели Дидрих и Франсуа. Ромка, как местный, ушел к себе на север – тоже не очень далеко. Тиль уплыл на юго-запад, а Лаури и Карди (Нэд) залечивали раны недалеко на западе.
Я сам себя отпуска лишил, хотя и представлял, в какое состояние придет Танюшка. Но я решил, что, когда вернется Вадим, постараюсь наверстать упущенное и вымолить у Татьяны прощение лично. Совесть до конца успокоить не удавалось, но в целом я эти дни провел не так уж плохо…
…Вадим шагал первым, и по его широкой, видной издалека улыбке я понял – идут новости. Вид у него, как и у прочих отпускников, еще за полкилометра начавших перекликаться с остальными, был вполне отдохнувший.
– О, привет! – заорал Вадим, бросаясь обниматься. – Сколько лет, сколько зим!
– Тебя слишком много, – заметил я. Он, хлопнув себя по лбу, полез в куртку и с откровенным наслаждением достал сложенный вдвое листок блокнота. – Это от Татьяны.
– Как она там? – поинтересовался я осторожно. Вадим положил мне руку на плечо, сочувствующе заглянул в глаза, покачал головой и зашагал дальше.
Присев прямо тут на камень и кивками отвечая на приветствия проходящих мимо ребят, я развернул на колене записку. Несколько строчек, написанных аккуратным почерком Таньки, гласили безапелляционно: «Олег! С момента получения этой записки у тебя три дня! На четвертый захватываю «Большой секрет» и ухожу в неизвестность. Если успеешь – позволю тебе вымолить у меня прощение. Забытая тобой Таня Б.».
– Так… – Я поднял голову и обнаружил стоящего передо мной Джека, подошедшего по своему обыкновению совершенно неслышно. – Иду прямо сейчас, – сообщил я ему, поднимаясь на ноги рывком. Джек посмотрел странно, потом уставился куда-то в сторону, пиная босой ногой траву. – Ты чего? – удивился я, и англичанин вновь взглянул на меня.
– Не ходи, – тихо сказал он. – Сейчас не ходи. Завтра. Или хотя бы сегодня вечером.
– Да что с тобой? – сердито изумился я.
Джек невесело улыбнулся:
– Предчувствие, Олег. Очень нехорошее… Или знаешь что? Давай я пойду с тобой.
– Не сходи с ума! – я хлопнул его по плечу. – В той стороне Лаури с Карди, да и вообще – тут же всего три дня пути, а ниггерами уже две недели, как не пахнет… вернее, пахнет, – поправился я, – но это безвредный запашок. На кой ты мне черт при встрече с Танюшкой? Или, – я улыбнулся, – ты положил глаз на кого-то из наших девчонок?
– Нет, – отрезал Джек. – Послушай, Олег. Если ты мне друг – отложи выход. До вечера. Я очень тебя прошу.
Несколько секунд я размышлял. Потом пожал плечами:
– Ладно. Хорошо. До вечера я как-нибудь вытерплю.
Уже в эту секунду я знал, что обманываю Джека. Пусть успокоится, если его что-то тревожит. Я больше не хочу откладывать встречу даже на час.
Утром третьего дня, когда вставало солнце, я натягивал сапоги, сидя на плоском валуне у тропинки, нырявшей в густую рощу. Я успел отшагать с той минуты, как проснулся, уже километров десять, да и сейчас остановился только потому, что на тропе появилось полным-полно колючек – идти дальше босиком было просто глупо.
Я рассеянно думал, что уже после полудня увижу море, корабли – и Танюшку, а как же! Думал о том, что предчувствие Джека (а оно меня беспокоило, что греха таить, скреблось где-то в сердце, как мышь в норе!) оказалось пустышкой – и слава богу. Думал о том, что сейчас тепло и солнечно, и это – отличнейшая погода для того, что мне предстоит. И еще кое о чем думал, от чего штаны в паху натянулись сверх всякого разумного предела.
Затянув ремни, я попрыгал на месте и, на ходу поправляя перевязи, вошел в рощу, где могучие красавцы-буки перешептывались друг с другом, несмотря на безветрие. Тропинка здесь была утоптанной, я не мог понять – зверями, людьми или, может быть, урса? От переизбытка кипевшей во мне радости я запел в такт шагам:
Раз, два – левой,Раз, два – правой,Вдоль по дороге столбовой!А то, что дырка в кармане, – так это пустяк,Главное дело – что живой,раз, дв…Я оборвал песню так же резко, как и начал ее. И тихо процедил:
– Джек был прав…
Да, Джек был прав. Так прав, что ему стало бы дурно от своей правоты, потому что впереди на тропку, раздвигая кусты подлеска длинными руками, похожими на лапы пауков, выходили урса. Я мельком оглянулся – сзади никого не было… но бежать едва ли удастся, убьют толлами в спину…
Я посчитал урса взглядом – их было четырнадцать, и они старались максимально широко рассосаться по тропинке. При желании они меня могут обойти, но бесшумно им это не удастся – а там посмотрим.
Я надел перчатку и, пошевелив пальцами, положил руки – крест-накрест – на рукояти клинков. Урса прекратили двигаться – у них ятаганы были в руках. Топоров и ассегаев ни у кого нет – уже хорошо…
– Дайте мне дорогу, – ощущая злое веселье, возвысил голос я, не собираясь выяснять, понимают они меня или нет. – Я сегодня не в настроении драться… но если вы не уступите, то я клянусь – с этой тропки не уйдет живым ни один из вас!
Я верил в то, что говорил. Это главное – верить в победу, даже если в нее верить нельзя. Это почувствуют и враги тоже.
Ага – почувствовали, почувствовали, даже не понимая языка – зашевелились, запереглядывались… Нет, не уйдут, смешно надеяться. Их много, сейчас наберутся смелости, и будет свалка…
…а в таких случаях – свалку надо начинать самому!
– Р-р-рось! – рыкнул я и метнулся вперед, обнажая клинки…
…Первого из урса я убил одним страшным «московским» ударом – сверху вниз, раскроив ему череп, шею и грудь до середины. Пнул влево – вопль! Пригнулся, перехватывая дагой сразу два ятагана, подсек кого-то ногой, рубанул снизу в пах между широко расставленных ног, всадил дагу в мелькнувшее сзади-сбоку тело… Отскочил спиной к кустам, широким ударом – полосой – заставил отступить врагов и, заложив за спину руку с дагой, закрутил «бабочку», быстро оглядывая тропинку.