Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
Экран провалился, растаял, став открытым окном в никуда… нет, не в никуда. В тумане, висевшем где-то плотной кисеей, рисовались ветви кустов – то ли еще, то ли уже голые, хотя мне почему-то казалось, что там не холодно. Мне показалось, что я различаю фигуры людей, уходящие в туман; чуть сбоку мне почудились несколько воткнутых в землю клинков… или нет, что ли? Изображение уплыло в сторону, я увидел… себя. Да, это был я, в точности такой, как сейчас, только одежда была другой, не было оружия, да еще поперек лба над левой бровью почти на переносицу тянулся тонкий белый шрам. Я
Потом это видение уплыло, а сменили его сцены яростной схватки – в мелькании клинков и тел непонятно было, кто и кого кромсает, различалось только, что белые дерутся с урса. Но это «кино» оказалось еще более коротким, чем предыдущее. Вместо него возник заснеженный лес и человек, идущий по нему на лыжах. Я видел его только со спины, но почему-то человек показался мне знакомым. И при виде этого накатила на меня глухая, тяжелая тоска…
…Я открыл глаза. Волнами откатывалась прочь посетившая меня во сне печаль. Весенняя ночь была теплой, стрекотали какие-то насекомые, и огромная чаша неба висела над миром.
Я глубоко вздохнул и, чуть повернувшись, различил в темноте южной ночи лицо Татьяны – мы совершенно открыто устроились на склоне холма на разостланных одеялах, брошенных на сорванную и стасканную в «матрас» траву. И только сейчас я понял, как это чудесно – вот так спать рядом со своей девчонкой. Со своей. Не… делать то, что мы делали сегодня днем (вчера, вернее), а просто вот так лежать рядом с самым родным в этом мире существом.
Странно. Сон был тягостным, но не страшным, так от чего же я проснулся?
Это была уже мысль командира, вождя – и я сел. Максимально осторожно, чтобы никого не разбудить (и в первую очередь – Танюшку).
На ночь мои соплеменники разбрелись кто куда, начисто позабыв, что мы вроде бы как на войне. Так что невозможно было определить с ходу, кто на месте, кто – нет, где вообще это место…
Беспокойство не отпускало, и я сперва сел на корточки, потом встал в рост, засунув за резинку спортивных штанов дагу. Помедлил – и шагнул с одеял в теплую траву.
Танюшка позади что-то бормотнула – и не проснулась, я это понял.
Собственно, я не собирался никого искать, а просто хотел успокоиться, вернуться и завалиться спать вновь. Я спустился к ручью, попил, потом присел на камень, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. В низине за ручьем с хрустом, топотом и хрюканьем пробежали несколько кабанов, потом прошло какое-то очень крупное животное – я даже расслышал мощное сопение, но какое-то добродушное. Странно, я совсем не боялся, хотя год назад меня ужаснула бы сама мысль о такой вот прогулке по лесу. Мне вспомнились наши с Танюшкой первые ночевки, и я улыбнулся в темноту. Да уж, резко проехался по нам этот год…
В заводи возле моих ног появилась темная тень. Я сперва не понял, что это, а просто нагнулся к воде – посмотреть – и тут же отпрянул, подбирая ноги. На меня из-под воды смотрела чудовищных размеров плоская рыбья харя с усами, похожими на кнуты. Усы шевелились в струях течения, маленькие глазки с интересом посматривали снизу вверх.
– Ни финты себе… – выдохнул я, и сом – а это был сом – исчез, только проструилось похожее на бревно толщиной и длиной тело. А через несколько секунд послышался плеск – кто-то шел по мелководью того берега, и это шел человек… два человека. Не скрываясь, а значит, это могли быть только наши – мои или Франсуа. Скорей всего, гуляла парочка, обалдевшая, как недавно мы с Танюшкой, от ночи, весны и природы.
В таких случаях чувствуешь себя идиот идиотом – лучше всего молча посидеть, ничем себя не выдавая, а при первой возможности – просто смыться и позже об этом никогда не вспоминать вслух. Я плавно переместился к кусту на берегу и слился с ним, приготовившись пережидать.
Через несколько секунд буквально на противоположном берегу появились две фигуры – повыше и пониже, послышался неразборчивый разговор и смех. Еще через мгновение я узнал Саню и удивился – уж кто-то, а Саня-то к девчонкам относился с вежливым высокомерием. Олька Жаворонкова с Наташкой Мигачевой, остававшиеся в нашей компании «свободными», насколько мне известно, интереса к нему не проявляли. Ха, неужели Саня (во мне вновь шевельнулась злость, но я открутил ей голову в эмбриональном состоянии) успел встретить какую-нибудь француженку или испаночку?..
Но едва я это подумал, как во второй фигуре – пониже и похрупче – я узнал Бэна.
Так. Я напрягся. Это что – заговор в лучших традициях французского кино с Жаном Марэ – под покровом ночи, тайно, против законного короля? Ин-те-рес-но-о…
Все оказалось намного интереснее, чем я мог предположить. Вернее – такого я вообще не мог предположить. Ни представить, ни вообразить. Ну – никак.
Я по-прежнему не слышал, о чем они там говорят, несмотря на то, что голоса по воде доносятся хорошо, – уж очень тихо велся разговор. Зато видно было здорово – они остановились как раз напротив меня, нас разделяли метров пять: глубина от «моего» берега и отмель на том берегу.
Саня потрепал Бэна по волосам, поерошил их. А потом…
…Я до сих пор не могу найти слов, чтобы описать свои последующие мысли. Физическое состояние описать было проще. Мне показалось, что меня сунули головой в печку. В ушах зазвенело, рот наполнился привкусом крови, ноги и руки стали ватными. На то, что видели мои глаза, у моего мозга просто не хватало возможностей осознания. Мне легче было привыкнуть к постоянным убийствам, чем уяснить для себя происходящее. Я не мог сдвинуться с места, во мне все уголки разума заняла смесь ужаса с гадливым любопытством и отрывочными, коротенькими какими-то мыслями на тему: «Что делать?!» А потом всплыла еще одна, но потрясающая в своей простоте мысль: «А завтра?!» Нет, в самом деле – завтра-то мне как быть?! Мне же надо будет с ними общаться, разговаривать, дотрагиваться до них…
Что же делать?!
До прибытия сюда я вообще ничего не знал о «таких» отношениях – кроме научного названия «гомосексуализм» и отрывочных сведений из книжек. Да и это мне казалось чем-то инопланетянским и вообще не существующим в сегодняшней реальности – вроде работорговли или людоедства. Тут я впервые увидел нечто подобное, когда мы вошли прошлым летом в сожженное урса поселение. Но и это воспринималось просто как некая часть демонического облика врагов, еще одно подтверждение их нечеловеческой сущности – ну, вроде их масок, людоедства, похожей на звериный лай и вой речи… Но тут-то ничего подобного просто не было! А было… было что-то…