Скажи мне все
Шрифт:
Халед придвинулся ближе ко мне; его одеколон благоухал лишь немногим слабее, чем в начале вечера. Сейчас этот запах мешался с запахом «травки» и спиртного. Халед вялой рукой обнял меня за плечи и встал рядом со мной так, что мы оба теперь смотрели вдоль по коридору. В обычное время я отпрянула бы от его прикосновения, но знала, что он безвреден. Невинен. Наивен. Обычно я не ошибалась в людях.
– Славная парочка, – сказал он. – Как ты думаешь, они будут по-настоящему встречаться или просто потрахаются?
– Ну-у… – протянула я, не зная, что ответить. – Понятия не имею.
Рано или поздно мне все
– Ну что, – спросил он, – не хочешь пройтись со мной?
Я посмотрела на него. Глаза его были красными от дыма, улыбка была ленивой и многозначительной. В горячем дыхании ощущался можжевеловый запах джина. Я сдержала смех.
– Нет, спасибо, я пас.
Халед улыбнулся.
– Ну, я так и думал, что ты не согласишься. Но нужно же было попробовать.
– Будем друзьями? – предложила я.
– Конечно, будем, – отозвался он. – Тебя проводить домой, чтобы ничего не случилось?
Я покачала головой. Я в состоянии была постоять за себя. Халед неуклюже ткнулся губами мне в щеку и заковылял вдаль по коридору, потом, громко рыгнув, начал спускаться по лестнице.
Я задумалась о том, куда ушли Руби и Джон и что они собираются делать. Будут ли они встречаться или просто потрахаются, как сформулировал Халед? Вспомнился тот взгляд, которым окинул меня сегодня Джон, его игривое подмигивание. Мой брат был таким же, только младше, и он, наверное, стал бы очень похожим на Джона, если б у него был шанс вырасти.
А потом я почувствовала, что меня тошнит, и бросилась в туалет, выблевав все пиво, которое с такой охотой пила до этого.
Глава 4
В одном из первых моих воспоминаний мне четыре года. Это какое-то черно-белое воспоминание. Мы на озере, я упакована в слишком большой для меня спасжилет. Ветер теплый, ласковый. Я поднимаю руку к небу, чтобы воздух струился у меня между пальцами.
Мы в Северном Техасе, плывем на взятой напрокат моторке. Мой отец ведет ее, стоя за штурвалом и улыбаясь, когда лодка набирает скорость. Волосы его спрятаны под бейсболку. Он выглядит очень высоким. Все выглядят очень высокими. Я – крошечная, мелкая букашка по сравнению со своими родителями и братом.
Когда лодка начинает лететь все быстрее и быстрее, моя мать смеется и сильнее прижимает меня к своей груди. Ее объятия крепкие и полные любви. В этот миг она любит меня. Я зажата между ее колен, мы обе подставляем лицо ветру. Бо, совсем еще щенок, втиснут между мной и бортом лодки, его мохнатые уши хлопают на ветру. Язык у него высунут, на мою рубашку капает слюна. Брат сидит с другой стороны от нас, держась за металлический поручень. Ему шесть лет, он уже большой мальчик.
Прыг. Прыг. Прыг. Наша лодка подскакивает на волнах, поднятых другой моторкой; мы сворачиваем в направлении нашего летнего домика. Ветер становится сильнее, и мне кажется, что он забивает мне рот, мешая дышать. Поток воздуха
Все смеются, смеются, смеются. Я смеюсь с ними заодно, потому что хочу быть такой же, как они.
Это мое единственное счастливое воспоминание о нас. С каждым годом оно выцветает все сильнее и сильнее. То, что когда-то было цветным, стало серым. Поблекший снимок того, каким все было, прежде чем безвозвратно измениться.
Глава 5
Мы с Руби и Джеммой собираем остальные наши вещи у берега озера, наши волосы остро пахнут дымом от костра; и тут мы слышим странную, неуместную тишину. Она расходится от проруби во льду несколько дальше по берегу. Толпа старшекурсников замолкает, безмолвие окутывает замерзшее озеро. Мы останавливаемся и оборачиваемся в поисках источника этой тишины.
Ее нарушает чей-то голос. Аманда.
На нашем курсе четыреста студентов. Редко можно встретить человека, которого я не видела раньше – на занятиях или на дорожках кампуса, в столовой или на вечеринке. Тощие руки Аманды скрещены на груди, она стоит, наклонившись над прорубью. На ней спортивный лифчик и черные спандексовые шорты, мокрые рыжие волосы стянуты в «хвост». Рыжий и черный цвета ярко выделяются на фоне серого зимнего пейзажа, и волоски у меня на руках снова встают дыбом.
В напряженности Аманды нет ничего необычного – ее увлеченная болтовня, в основном касательно других студентов, в течение четырех лет слышалась по всему кампусу. Помимо всего прочего, она очень громкая, и от алкоголя ее голос делается еще громче. Я уже готова отвернуться и не обращать внимания на происходящее, но вдруг отмечаю странные нотки в ее голосе – сначала неуверенные, почти обвиняющие, затем панические. Она снова кричит, сильнее наклоняется над ледяным краем полыньи, с ее губ судорожным выдохом слетает имя: «Бекка!»
Все толпятся вокруг, плотнее, чем обычно; нарастающее любопытство заставляет их сбиться в единую массу. Над притихшей толпой развевается вымпел, на густо-синем фоне выделяются крупные белые буквы: ДЕНЬ ВЫПУСКНИКА – 2011. Я гадаю, не будет ли этот год тем самым годом, когда администрация колледжа запретит Прыжок, боясь того, что может случиться с пьяными студентами, сигающими в ледяную воду. Удивительно, что этот обычай вообще был разрешен. Выпускники, которые прыгают в прорубь на замерзшем озере, предварительно выхлебав немало алкоголя, явно нарушают все правила безопасности.
Мое плечо слегка обдает ветерком, когда Джон проносится мимо нас и мчится вниз по склону к озеру. Он скользит по льду, его высокая крепкая фигура врезается в толпу, не сбавляя скорости. Мы смотрим, как он пробивается к проруби и прыгает. Рука Руби изо всех сил сжимает мое запястье, и мы стоим неподвижно, ожидая, что будет дальше.
– Что за фигня? – спрашивает Джемма, разрушая наш транс. Но потом она замолкает, так и не задав вопрос, который вертится у всех нас в головах. Никто и никогда не погибал во время Прыжка. Предполагается, что это радостное событие. Ритуал, который проходят все выпускники Хоторна.