Скажи мне все
Шрифт:
В течение зимы первого курса я едва не рассказала Руби всё. Во время метели мы много часов подряд сидели и играли в карты. Примерно в три часа ночи Руби спросила меня о моей семье.
Комната вращалась, я лежала навзничь на кровати Руби. Остальные смотрели полнометражку Диснея в другом конце комнаты, Джон сворачивал очередной косяк, в то время как Джемма и Халед ржали, глядя на
Мое тело было вялым, бессильным. Тщательно возведенные стены рухнули – так, словно их никогда и не было. Я сделалась развязной; всё, что я имела против наших соучеников, свободно лилось у меня с языка. Руби, сидящая рядом со мной, хихикала и толкала меня в бок; у меня уже живот болел от смеха.
«Расскажи мне о своей семье», – произнесла Руби. И я едва не сделала это. Слава богу, вместо этого меня начало тошнить.
Пять минут спустя мы были в туалете, и Руби придерживала мои волосы, гладя меня по спине свободной – рукой.
– Всё в порядке, – сказала она успокаивающим тоном. – Скоро тебе станет лучше.
Я продолжала выворачиваться наизнанку над унитазом. То, как она держала мои волосы, напомнило мне о матери: когда я болела, мама собирала мои волосы в «хвост». «Всё в порядке, дочка, пусть всё оно выйдет наружу».
После этого я купила фляжку. Она до сих пор у меня. Серебряная и твердая, как пуля. Тот факт, что я ни с кем не желала делиться ею, я объясняла боязнью паразитов. Макс понял меня. К его тревожному расстройству прилагалась фобия болезней. Я носила фляжку на все вечеринки и ни с кем не делилась ее содержимым. Я объявила, что у меня развилась аллергия на глютен, поэтому мне нельзя пить пиво. Правда, это означало, что мне приходилось тайком брать пиццу в столовой и поглощать ее в своей комнате в одиночестве. Халед дразнил меня из-за фляжки, но к середине второго курса все уже знали об этой моей особенности, и это даже неким образом выделяло меня.
Я думаю об этом, пока иду обратно к дому после принятия душа.
Мы оставили Джемму и Джона в общежитской душевой первого курса. Халед, похоже, считает, будто нет ничего такого в том, что мы оставили их наедине, но я-то знаю. Я помедлила в дверях, глядя, как Джемма снимает с себя всё, кроме лифчика и трусов, и прыгает под горячий поток воды к Джону. Она едва не поскользнулась, но он поймал ее за локоть и крикнул мне: «Не волнуйся, М, я позабочусь о ней!» Их смех преследовал нас с Халедом, пока мы шли по коридору к двери, ведущей на промерзшую улицу.
Несколько наших сокурсников перебегают с другой стороны аллеи, и мы провожаем их взглядом – наши товарищи-выпускники спешат попасть в общежитие. Осталось еще одно мероприятие – Бал Последнего Шанса. День Выпускника наполовину завершен.
Мы огибаем угол, и в поле нашего зрения появляется «Дворец». За ним солнце раскрашивает уже потемневшее небо в оранжево-розовые тона – облака ненадолго разошлись, но вскоре грозит разыграться сильная метель. Мы ускоряем шаг, спеша побыстрее оказаться в теплом доме. Я крепче прижимаю фляжку к груди, холодный металл оставляет вмятину на задубевшем от мороза полотенце. Вдали над пологими мэнскими холмами уже ползут снеговые тучи. Холод пробирает до самых костей, прогоняя тепло, еще сохранявшееся после душа. Эта зима невероятно мрачная и уродливая, и я с радостью жду того, что скоро белое снежное одеяло скроет эту серость. Я слышала, что снегопад ожидается обильным – не менее трех футов осадков. Такая метель способна отрезать от мира весь наш городок.
Знаю, что Халед хочет поговорить о Руби и Максе, об их споре, но не хочу, чтобы он поднимал этот вопрос. Не хочу, чтобы он в это вмешивался. Ситуация и так запутанная.
Конец ознакомительного фрагмента.