Скажи отцу, что это неправильно

Гауф Юлия

– Вы… там ведь ваша жена! И Финн, - пищу, и пытаюсь оттолкнуть мужчину от себя, но он и не замечает моих усилий.

– Мою жену волнует лишь бутылка, от моего отсутствия она не расстроится. А Финн… не мне переживать о нем, - Магнус склоняется надо мной. – Он ведь твой жених.

– Но…

– Хватит, - мужчине надоедают трепыхания, и он обхватывает мою шею ладонью, чуть сдавливая, а сам глазами скользит по моему лицу. И останавливает потемневший взгляд на пересохших губах. – Опять чары, Ада? – хрипло спрашивает

Магнус, и проводит большим пальцем по моей нижней губе, - но я ведь знаю, что ты суккуб, и сбросил их. Придумала что-то новое, да?

Не нахожусь с ответом.

Я на грани обморока.

Но ответ Магнусу и не нужен. Он притягивает меня к себе, и жестко целует – почти больно, до крика, так что вырваться хочется.

А еще хочется позволить ему все. Страх и паника, накопившиеся за этот безумный день, трансформируются в возбуждение, требующее близости. И я со стоном обвиваю свои руки вокруг мужской шеи.

Глава 14. Магнус

Тонкая фигура отражается в зеркале. Мои руки на ее талии, сжимающие ее платье, я вдавливаю ее в себя, на наши отражения смотрю.

По ту сторону зеркала мир другой, в нем есть лишь публика, и она живёт в золотом мгновении кредитных карточек, уткнувшись в гаджеты, погрязнув в паутине интернета, обвив себя социальными сетями, бесконечными фото и видео файлами.

У нас по-другому, мы видим и слышим силу. В зеркалах наблюдаем их жизнь, их энергию пьем, потому там так мало знания, одни шарлатаны, гадалки, колдуньи, порчи и привороты.

Но и я, здесь, словно хлебнул любовного зелья.

И Ада будто иномирянка, так чиста, пахнет так сладко, непорочная, нетронутая, чужая, и я зная о ней всё - завожусь с новой силой.

Тяну шарфик, оголяя шею, рву ткань и с плеч сдергиваю чёрное платье. Ртом впиваюсь в белую кожу, кусаю, распаленный ее всхлипами задираю платье на талию.

Это не академия, звонка не будет, до нас здесь никто не доберется, мы одни, мы вдвоем.

Снова нахожу ее губы, и она отвечает, неумело и рвано, не как раньше.

Зато ходит без белья, значит, ждёт, соблазняет, и я трогаю, гладкие бедра, сжимаю пальцы, звонко шлепаю голую ягодицу.

Она тихо взвизгивает, и тут же хватается за шею, трогает обруч.

– П-постой, - заикается, и язык заплетается, опухшие губы от поцелуев блестят.
– М-мне... подожди, мне больно от этой штуки.

– Не ври, - в раздражении выдыхаю, ей не может быть больно, она опять со мной пытается играть. Давлю ей на плечи.
– На колени вставай.

Ада кашляет, будто, правда, ее этот обруч душит. Слабо дёргается, но сползает вниз, на пол.

Завороженно смотрю. Сколько раз она в этой позе стояла передо мной, и тело отзывается, справиться с собой не могу.

Берусь за ширинку.

И тут же получаю чем-то между ног.

Морщусь

и сгибаюсь, вижу, как она быстро ползет от меня к двери и дёргает ручку, выпадает в коридор. Успеваю заметить брошенную на полу туфлю, прежде чем, ослеплённый злостью, вываливаюсь за ней в коридор.

Она видит меня и взвизгивает, и, поднявшись на ноги и ломанувшись в соседний туалет, громко хлопает дверью.

Щелкает задвижка.

– Ну и зараза же ты, - усмехаюсь вслух, держусь за пах. Шагаю ближе и стучу.
– Дорогая, ты неоригинальна, опять туфля?
– качаю головой.
– Ада, что за представление, выходи, - выбиваю ритм по дереву, жду, когда утихнет боль.
– Ада, я выломаю дверь, - предупреждаю ее, притихнувшую, и не получаю ответа.

И на секунду вспыхивает мысль, может, не врет, ошейник ее душит?

Поэтому ускакала?

Мрачно хмыкаю и вывод этот отбрасываю - второй раз я на ее хитрости не поведусь

Плечом наваливаюсь на дверь и слышу позади встревоженный голос:

– Магнус, у вас проблемы?

Оглядываюсь на парня в черном с красным костюме, он чересчур озабочен и вышколен, чтобы обслуживать этот вертеп, а, может, со мной так любезен, ректорство в лучшей академии заставляет проявлять ко мне уважение.

А я вынужден соответствовать статусу.

– Да, проблемы, - оборачиваюсь и оправляю костюм, успокаиваюсь, натягиваю на лицо вежливую мину заслуженного ученого.
– У невесты сына приступ удушья, она заперлась в мужском туалете. Боюсь, ей плохо, ключи у вас есть?

– Конечно, - парень с готовностью отцепляет от пояса звенящую связку.
– Сейчас разберемся, - он долго перебирает ключи.

Я терпеливо жду.

– Мне лучше, - доносится вдруг оттуда глухой голос Ады.
– Погодите.

Давлю улыбку.

Не выдержала все-таки.

Дверь с тихим стуком приоткрывается, и Ада, ежась, босиком выходит в коридор.

Испытываю несвойственное мне чувство жалости, глядя на нее, в этой пелене вижу обычную студентку, а не развратницу-суккубу.

Может, тот дневник не ее?

Но почерк...

– Стой здесь, - приказываю ей. Кивком отсылаю парню, чтобы убирался.

Ада стоит, поджимает ногу.

Хожу по туалетам и собираю ее туфли. Сажусь перед ней на корточки.

Она неуверенно опирается на мое плечо и обувается.

– Это какой-то трюк?
– интересуюсь и застегиваю ремешки.
– Что с тобой, почему ноги ледяные?

– Видишь ли, пол холодный, - она огрызается.

Вскидываю голову. Смотрю в бледное лицо и с ответом не найдусь, зачем ей этот спектакль, что она задумала?

– Пойдем-ка, - встаю и крепко беру ее под руку. Веду по коридору. Вместо слабо освещённого зала толкаю в другую сторону, в темный закуток.

Уже шагаю следом, но меня рывком, за пиджак, дёргают назад.