Скажи смерти «Да»
Шрифт:
Что ж, решено. Завтра у меня будет напряженный день. Уничтожить всю сексуальную видеотеку, сжечь документы на имя Лены Казаковой и любые бумаги, которые могут послужить компроматом, только кассеты с фэбээровцем и конгрессменом пока оставлю: могут пригодиться. Отобрать вещи, которые возьму с собой, — уезжать надо налегке, с минимумом багажа, чтобы никто ничего не понял, чтобы в доме внешне все выглядело так, словно я на пару месяцев отлучилась. Упаковать все драгоценности — много места не займут. А с утра в банк, в знакомое уже турагентство, чтобы получить визу в Европу на год минимум, если это можно, и… и по всем прочим делам.
А сегодня — сегодня ночь отдыха впереди. И секс со Стэйси — слишком часто она звонила в последние дни и нарывалась на вежливый отказ, а теперь пусть приедет: и я развлекусь, и ненужных мыслей у нее не возникнет, все чисто должно быть, гладко, и аккуратно, и естественно. Так что есть ли повод грустить?
Есть — но быть его не должно…
И выйдя из дискотеки и сев в машину, закурила, опустив стекло, наплевав на страдания охранников, и сказала себе, что лучше мне уехать отсюда дней через пять — пока все это не случилось, чтобы никому и в голову не пришло привязать меня к этому убийству.
И еще сказала себе, что ты бы мной гордился. И Кореец бы мной гордился, и наверняка бы произнес некогда любимую им фразу, что мы с ним как Микки и Мэллори из “Прирожденных убийц”, а я бы думала про себя, что никакая я не Мэллори, и никогда до твоей смерти не было во мне ненависти и желания лишить кого-либо жизни. Я не родилась убийцей — я просто попала случайно в эту игру, в которой один закон — живи или умирай, играй сам или сыграешь в ящик.
Как я сказала этому Джо — “я знаю правила игры”? Но ведь правил в этой игре давно уже нет — каждый придумывает свои и играет по ним. Главное правило — отсутствие всяких правил. И то, как ты себя ведешь в этой игре, зависит от твоих принципов. Мои просты — сохрани лицо, победи, выживи. Именно в этом порядке. Остальное зависит не от меня, но пока я сохранила лицо, и победила, и пока жива.
Надолго ли? — спросила себя трезво. И честно ответила — даже если я умру ночью, то умру счастливым человеком. Потому что вела себя так, как подобает, и сделала все, что должна была сделать. А остальное… остальное неважно, верно? И то, где я буду через неделю, месяц, год и десять лет, что буду делать, как жить и буду ли вообще — это тоже совсем не важно…
…Тихо здесь — там, где я сейчас. Почти так же тихо, как в Бель Эйр, суперпрестижном районе Лос-Анджелеса. Правда, куда менее комфортно, и соседи мои теперь совсем не миллионеры, и окружают меня вовсе не фантастической красоты особняки.
В тот день, когда я сделала заказ на убийство, я еще спросила себя, где буду через неделю, через год и так далее. Теперь могу ответить с уверенностью. Вот уже восемь дней я в тюрьме предварительного заключения, город Лос-Анджелес, штат Калифорния, США. Побуду здесь еще какое-то время — до суда — а потом мне предстоит пребывание уже в тюрьме настоящей. В течение минимум лет десяти — как уверяют фэбээровцы, арестовавшие меня по подозрению в организации убийства Яши. Адвокат мой уверяет в обратном: что не сегодня — завтра я выйду, чтобы никогда сюда не вернуться, но так как уверяет он меня в этом уже восемь дней, я ему не слишком верю.
Арестовали меня через день после того, как я встречалась с Джо. Следующий день после встречи, двадцать второе января, провела на подъеме, счастливая тем, что все решила. Я без устали летала весь день по городу и провела успешные переговоры в банке по поводу перевода денег в Европу, и визу мне должны были дать через пару дней, и через свой банк счет открыла в Нью-Йорке, на который планировала скинуть Яшино наследство. И даже со спецагентом ФБР Бейли, я так понимаю, уже бывшим моим поклонником, была, в отличие от прошлой беседы, весьма приветлива — и не задумалась, зачем он звонит мне, и как нашел номер моего нового мобильного, и почему не назначает встречу и таким образом беспокоит не по делу. Было ощущение, что он что-то не договаривает, странно как-то он говорил, словно не решался произнести важные слова, — но у меня мысли были заняты другим, и, хотя подумала, что, может, стоит встретиться с ним вечером на часок, решила, что обойдется: не до него.
И билет в Париж заказала на двадцать девятое: Лос-Анджелес — Нью-Йорк и далее сверхзвуковым “Конкордом”, с пересадкой с самолета на самолет, без ненужных многочасовых пауз. Так что сегодня утром я была бы уже в Париже — неохота высчитывать часовые пояса, признаться, — а вечером — в Лондоне. Но вместо Парижа прилетела вот сюда — не на “Конкорде”, на собственном мерседовском джипе.
Двадцать третьего утром позвонил неизвестный мне доселе мистер Крайтон из ФБР, руководитель лос-анджелесского отделения бюро, попросил подъехать, когда мне будет удобно, — хотел, мол, мисс, задать вам пару вопросов по поводу случившегося в ноябре в Нью-Йорке. Если вы не возражаете, будете так любезны и все такое — сама вежливость, короче. Я, конечно, возражала — но решила, что говорить ему, что я занята и скоро улетаю и побеседовать мы можем после моего возвращения, через пару месяцев, не стоит. Не хотела, чтобы кто-то знал о моих планах, кроме Мартена, для которого приготовила сюрприз, готовясь преподнести ему его за час до своего отъезда.
Ну и подъехала. И получила ордер на собственный арест по обвинению в организации убийства мистера Джейкоба Цейтлина с целью получения наследства. Арест, как я понимаю, был вызван тем, что они узнали, что я собираюсь улетать — видимо, слушали-таки домашний телефон, по которому я объясняла турагентству, что конкретно мне от них нужно. А может, и следили за мной и увидели, что я побывала в турагентстве, и зашли туда после меня. Я возмутилась, естественно, и заявила, что без адвоката ни с кем и ни о чем говорить не собираюсь, и попонтовалась слегка, намекнув, что не с тем человеком связался мистер Крайтон и что ему о своем поступке придется горько пожалеть. А сама молила Бога, чтобы он через секунду не заговорил о моей попытке организовать убийство русских мафиози: если пасли, то вполне могли наблюдать и за ходом моей встречи с Джо. Но он об этом ни слова не сказал, равно как и о стриптиз-клубе и Кронине. Так что я поняла, что не от Ленчика это исходит, который, хоть и дурак, но не настолько, чтобы пытаться сдать меня властям и в тот же день подсесть самому по более тяжелой статье.
Адвокат наш с Корейцем подъехал чуть ли не через десять минут после моего звонка — но, сколько ни возмущался, сколько ни объяснял, кто я и чем занимаюсь, все без толку. И под залог меня не отпустили, хотя соответствующая фирма, занимающаяся залогами, под меня бы и миллион внесла с легкостью — даже если я скроюсь, особняк останется, так что им бояться нечего. Но фэбээровец упертый оказался — скажите, мол, спасибо, что не арестовали на дому, с телевидением, прессой, шумом и гамом и с рекламой на всю Америку. Все понятно — славы хочет, сука, и потому решился на арест богатого голливудского продюсера, поставил все на карту, и теперь ему надо меня закопать во что бы то ни стало. И закопает — я же русская, а у русских в Америке такая печальная известность, что, выходит, я бесправнее любого негра. И неважно, виновата я в чем-то или нет.
— Такие, как вы, позорят и Россию и Америку! — так вот высокопарно он мне заявил. — Приезжают в США, зарабатывают кучу денег, грабят и убивают честных американцев, а потом бегут с награбленным!
Я ему на это посоветовала заткнуться — добавив, что такие, как он, позорят и Америку и ФБР, показывая, как его якобы гостеприимная страна по-настоящему относится к эмигрантам и что представляет собой его организация. Ну не хамила откровенно, а поначалу вообще пыталась спокойно объяснить, что Яша мне был близкий человек и партнер, пока не поняла, что бесполезно, — но разговаривала с ним жестко и конкретно. Позиция у меня с первого дня одна — возмущение его беспределом и обещание, что место свое он потеряет. Но ему нужен второй процесс Япончика, громкий, шумный и сенсационный — и неважно, что я совсем не та фигура. Он хочет русскую мафию разоблачить, пробравшуюся в Голливуд, святая святых Америки, — и я не сомневаюсь что своего добьется.