Скажите, почему… Практика телеинтервью и телерепортажа
Шрифт:
Удивительное дело, но тут у мастера что-то не заладилось. Казалось бы, всё очень даже интересно; Марина – умница, любит и умеет увлекательно говорить на любые философские темы – ну, типа «как приманить удачу» или «когда надо в жизни и творчестве подводить промежуточные итоги». Но… не нащупал Мягченков основную ось беседы, всё как-то распадается, фрагменты интервью запросто можно поменять местами. Если разговор с Эрманом был пронизан болью за несправедливо обиженный талант, то здесь не чувствовалось основной темы, основного мотива. Я всё слушал и ждал, когда же Мягченков, наконец, заговорит о судьбе русской песни, презрительно отброшенной нашим радио и телевидением, о её великом предназначении. Но прозвучало
«Я очень много катаюсь по России и вижу – какие повсюду самородки есть! Но о них никто не знает, кроме как в их районе, в их подъезде, – певица говорила чуть сбивчиво, стараясь быстрее выложить то, что накипело у неё на душе. – Я бы хотела, чтобы конкурс Чайковского показывали в прайм-тайм, а не в три часа ночи, чтобы у нас в России по федеральным каналам в прайм-тайм показывали не Евровидение, а Всероссийский конкурс исполнителей народной песни, чтобы наши добрые мультики давали в 6 часов вечера, когда школьники пришли домой, а не в 4 утра. Мы же просто агрессивной нацией становимся, потому что везде на экране стреляют, пуляют. Мы русскую культуру просто уничтожаем, мы не любим свои корни! Это – бич нашей страны».
Браво, Марина! Может быть, Мягченков как раз и опасался такого оборота беседы? Хотя шла она и не по федеральному каналу, а по московскому городскому… Канал назывался «Столица» и, кстати, собирал он множество зрителей, а передача «Разговор с Александром Мягченковым» была на пике популярности.
В 2011 году «Столицу» с корнем выдрали из эфира. Уволили разом сотни людей. По ветру пустили наработанные годами программы.
Нет в эфире Мягченкова. Говорят – что-то делает он на канале «Театр». Выудить этот канал в электронном море трудновато, выпал он из основных вещательных пакетов.
Но – слава богу, на сайтах можно найти лучшие из работ Александра Васильевича. И на них навсегда запечатлены замечательные артисты, музыканты, художники, писатели.
И запечатлено удивительное умение разговаривать с человеком, любоваться гранями его таланта, удивляться его интеллигентности и мужеству.
Глава третья
Третий участник интервью
Как расставляет стулья Владимир Глазунов.
Наталья из Москвы прорывается в эфир.
В ЦДРИ запашкой кофе.
Фильтрованный эфир – хорошо или плохо?
Такого никогда ещё не было в отечественной, а может, и в мировой тележурналистике. Да вероятно, никогда и не будет. Представьте: собеседники в открытом эфире, на глазах у зрителей… целуются! Причём делают это как раз по просьбе самих этих зрителей.
Случилось такое 9 марта 2009 года в студии канала «Ностальгия». Многолетний ведущий передачи «Рождённые в СССР» Владимир Глазунов встречался со знаменитой Людмилой Гурченко. Вообще, передача эта строится на интерактиве, то есть нет-нет, да и включаются в эфир голоса зрителей. На этот раз звонков было множество, а под конец пришла такая эсэмэска: «Владимир, я живу в Харькове, работаю рядом со школой на Рымарской, в которой училась Гурченко, как прохожу мимо – вспоминаю о ней. Володя, если удастся, поцелуйте её от имени харьковчан, да и не только харьковчан».
Гурченко встала, широко раскрыла объятья и потянулась через стол к ведущему…
Я несколько раз просматривал эту передачу (она есть в интернете) и всё не мог понять, почему на протяжении часа атмосфера в студии становилась всё теплее и непринуждённее. Ведь ни Владимир Анатольевич, ни Людмила Марковна как будто к этому никаких усилий и не прилагали. А потом, наконец, понял, что всё сделали… зрители. И те, которые звонили-писали, и те, которые никак себя не проявляли, но их присутствие, их дыхание просто физически ощущалось на экране. Общаясь друг с другом, Гурченко и Глазунов, по сути, общались с людьми по ту сторону экрана.
В самом конце передачи актриса спела песню «Я спешу, извините меня». Помните?
Может быть, вы раскаетесь где-тоПосреди отдаленного дня.Может быть, вы припомните это:«Я спешу, извините меня».Жизнь прожить захотите сначала,Расстоянья и ветры ценя…Вот и все. Я звоню вам с вокзала.Я спешу, извините меня.И вот, когда ещё слышался отзвук последнего проигрыша, Глазунов тихо и совсем не «по-телевизионному» выдохнул: «Посреди отдалённого дня… Но вот через час наступит завтрашний день, что-то он нам принесёт?» – «Всё будет в порядке! – немедленно припечатала Гурченко. – Кризис – это высшая точка успеха. Новая жизнь начнётся». (Надо объяснить, что беседа шла в то время, когда до нашей страны донеслись первые раскаты мирового экономического кризиса).
Владимир Анатольевич подарил актрисе букет и попросил: «Не уходите сразу после эфира. Мы ещё поговорим, попьем чайку». И произнёс он это так, будто и зрителя приглашал к чайному столу…
Кстати, о столе. Я тут специально выложил стоп-кадр этой самой беседы в студии канала «Ностальгия». Приглядитесь к тому, как сидят Гурченко и Глазунов. Не напротив друг друга, как это почти всегда делается в других интервью на других каналах. Нет, они разместились «под углом», оставляя две стороны стола, обращённые к камере, не занятыми. Казалось бы – не занятыми, а на самом деле здесь сидят… зрители. Понимаете? Как часто мы видим собеседников, обращённых к нам «в профиль». То есть и по форме, и, уж так получается, по содержанию они разговаривают друг только с другом, и мы, зрители, чувствуем себя при этом просто лишними, нам даже становится неловко, будто мы чужой разговор подслушиваем.
В студии канала «Ностальгия» Владимир Глазунов и Людмила Гурченко
Впоследствии Глазунов поменял четырёхугольный стол на круглый, но и здесь по-прежнему зрителю оставлено его законное место.
Любое телевизионное интервью – это разговор втроём. И, как правило, журналисты, работающие в формате «интерактива», волей-неволей помнят об этом. В отличие от своих коллег, напрямую не подключённых к зрителям, тем более, когда у них интервью идёт не в эфир, а на запись. Тут на уровне подсознания срабатывает, что, дескать, передо мной – просто камера, а зритель – его сейчас и нет, он когда ещё увидит беседу.