Скажите Жофике
Шрифт:
– Послушай, – заговорила снова девушка, – ты, наверное, не так торопишься, как я. Зайти мне сейчас к старику – это значит начать объясняться; тогда я как пить дать опоздаю в кино. Вернись к нему, будь другом, и скажи, что приходила Йоли и что Юхоши велели ему передать: никто, мол, из них не сможет за ним ухаживать, даже Рози, ее увезли на лето в Ладань. Ты не забудешь, а?
Жофика покачала головой.
– Ну, тогда сервус! [1]
И девушка исчезла. И как только она может бегать на таких высоких, тонких, словно гвоздики, каблуках? Жофика задумалась. Сейчас она вырвет из тетрадки по грамматике листок, напишет на нем все, что нужно передать, и прикрепит его рядом с бумажкой, что на двери. Дядя Пишта выйдет и увидит. Жофи присела на корточки перед нижней ступенькой. Потом аккуратно, стараясь не шуметь, она попыталась прикрепить свою записку рядом с бумажкой. Но ничего не получалось. Лучше всего снять эту "прозьбу" и приколоть обе бумажки вместе. Но можно ли дотрагиваться до того, что дядя Пишта сделал своими руками? Жофи стояла в растерянности.
1
Приветствие. – Здесь и далее примечания переводчика.
Жофика понимала, что такое болезни. Она привыкла слышать о них дома. Когда люди заболевают, звонят папе, и папа идет и излечивает их. Жофи сама не раз болела: у нее была корь, потом еще сыпь от земляники. Ей даже удаляли гланды. Но прежде Жофика всегда думала, что болезни проходят: человек поболеет-поболеет и выздоровеет. Однако с тех пор, как не стало папы, Жофика думает иначе. Оказывается, есть болезни, которые не проходят, которые даже лечить нельзя, скоротечные, они заставляют человека навеки умолкнуть, не дав досказать ему последние слова.
Дядя Пишта болен и, может быть, болен тяжело. Нельзя дожидаться четверга. Надо сразу, не раздумывая, поговорить с ним. Если дядя Пишта вдруг умрет, она никогда не узнает, что хотел передать ей папа. Жофи сунула записку в карман. Сейчас она возьмет и постучится. Но нет, стучать нельзя. Он же сам написал: "Прозьба нестучать". Наверное, стук нервирует его. Ну, в таком случае, она просто войдет. Даже лучше, что не нужно стучаться. Не придется стоять под дверями и гадать, разрешат войти или нет. Дядя Пишта, конечно, накричит на нее, это точно. Дядя Пишта всегда кричит и кричит, даже если очень тяжело болен. Он будет, наверное, кричать и тогда, когда не сможет уже двигаться. Он не умеет тихо разговаривать. Жофи вошла.
В комнате был полумрак. Жофи вначале ничего не могла разобрать. Окно, которое выходило на задний двор, закрывала высокая гора угля, припасенного на зиму, а неба совсем не было видно. Дверь скрипнула, но, к удивлению Жофики, дядя Пишта не заругался. Стояла такая тишина, что даже тиканье часов казалось громким. Старик спал.
Кровать находилась как раз против двери, и он скорее сидел, чем лежал на ней, опираясь на три красные клетчатые подушки. Одна нога, до колена в гипсе, лежала поверх одеяла. На стенах не было ни одной картины, над кроватью висела соломенная шляпа, с широкими полями и зеленой ленточкой. Жофи еще не видела, чтобы стены вместо картин украшали шляпами. Рядом с подставкой для умывальника синел жестяной кувшин, а маленький стол, шкафы и два стула были такого же цвета, как у них в классе. Жофи приблизилась к кровати. Под ногами сильно затрещали половицы. В испуге она оперлась ладонью о столик в ногах кровати, и тут же на нем подпрыгнула пепельница с выдавленной на дне конской головой. Ноги у Жофи похолодели, а коленки как-то обмякли. Дядя Пишта всхрапнул и открыл глаза.
Жофи стало страшно: она не могла вымолвить ни слова. Как это она отважилась войти, не постучавшись! Но ведь дядя Пишта сам не велел стучать. А вдруг он забыл о том, что написал на двери, и теперь ей влетит? Как жутко стоять вот так, в чужой квартире. Главное, она даже не сможет объяснить дяде Пиште, зачем явилась сюда, у нее попросту отнялся язык. Сейчас дядя Пишта начнет ругаться, и она убежит. И до самого дома не остановится. Как дядя Пишта похудел! Голова стала совсем крошечная, и седые брови закрывают чуть не половину лба.
– Где тебя столько времени носило? – спросил дядя Пишта, оправляя одеяло.
Он не кричал, только бормотал, но Жофика по-прежнему испуганно таращила глаза.
– Ты оглохла, что ли, как бабка твоя? Я спрашиваю, где ты околачивалась до сих пор? Обещали: зайдем, с утра зайдем, – а пришли вон когда. Ни молока – ничего. Или вы думаете, директриса спустится сюда, сварит мне обед да приберет? А? Разве же я не говорил вашему деду, что Добозиху положили в больницу и я здесь один, как собака? И чего это они тебя надумали прислать? Прислали бы Йоли. Шесть здоровых девок в доме, а является ко мне эдакая малявка. Ты которая? Я тебя не припомню. Как звать-то?
– Жофика, – прошептала девочка.
– Ничего себе помощница. В первый же день пошла бродяжничать. Ты у меня попробуй еще опоздать, скажу деду, он тебе покажет, где раки зимуют. Ну чего уставилась? Вон бутылка на столе, ступай за молоком. На, – он достал из-под подушки жестянку и отсчитал из нее десять форинтов.
– Принесешь еще кофе и хлеба. Сегодня я только кофе буду пить, больше ничего. Можешь прихватить немного крыжовника, тянет что-то на кислое. Вон корзинка, возле кувшина. Не лупи глаза, а лети, чтоб одна нога здесь, другая там!
Надо бы объяснить этому дяде Пиште, что она Жофи Надь и ее вовсе не Юхоши подослали. Надо бы передать ему, что сказала Йоли. Но если он узнает, что Жофи только гостья, он постыдится послать ее за покупками и пролежит целый день голодный. Лучше уж она сбегает и принесет дяде Пиште хлеба и кофе. Мама сегодня придет поздно, у нее экстренное совещание, и Жофика все успеет сделать. А у дяди Пишты, когда он поест, настроение станет лучше, он подобреет и расскажет ей все. Правда, могут увидеть, что она выходит из школы с корзинкой. А как быть, если тетя Марта вдруг встретит ее?
– Ну, чего ты еще ждешь?
Это уже был голос прежнего дяди Пишты. Обычно он так рявкал, когда ребята таскали на ногах грязь или с грохотом захлопывали дверь. Жофи схватила корзинку и стремглав выбежала из комнаты. С громким топотом неслась она вверх по лестнице, мимо рабочих, ящиков с песком и оконных рам. От перелома костей не умирают. Это Жофика знала. Только надо лежать очень долго, может быть, несколько месяцев. Папа говорил, что чем старше человек, тем большая беда для него перелом. А как, должно быть, дядя Пишта проголодался!
На этот раз Жофи не стала дожидаться, пока продавец обслужит всех покупателей – даже тех, что стоят позади – и обратится к ней, она первая подала голос и даже раньше времени поставила на прилавок молочную бутылку. Ей не терпелось поскорее вернуться. Потом она купила пачку кофе "Семейное" и хлеба. Крыжовник Жофи попросила совсем тихо, так как не знала, что это такое. "Крыжовника нет, – ответил продавец. – Спроси в фруктовом магазине". Но Жофика не решилась туда пойти – слишком далеко. На обратном пути она с ужасом думала, что сейчас встретит кого-нибудь из учителей. Но, к счастью, ей никто не встретился. Ее увидели только рабочие, и один из них даже крикнул ей вслед, что она молодчина и хорошая хозяюшка.