Сказка будет жить долго
Шрифт:
– Она сказала… – Аделаида почему-то стала делать по два неглубоких, резких вдоха, как будто всё её тело встряхивал кто-то посторонний, – она… сказала… что её… зовут Лена!
– Это какая такая «Лена»? Это Кукусова, что ли? Это у которой отец шофёром работает и вечно воняет бензином, а сестра-тупица еле из класса в класс переползает? Это она так сказала? Вот ты нашла на кого внимание обращать! Ты что, дура, что ли?! Мало ли кто тебе что скажет?! Теперь ты их слушать будешь, что ли? У тебя учёба впереди! Ну, хорошо, хорошо… – немного успокоившись, многозначительно добавила мама, – посмотрим, посмотрим, что будет… Значит так, я сейчас займусь своими делами, а ты давай, иди быстро умойся и беги на линейку! Чтоб я такого больше никогда не видела! Подумаешь – обидели её! И кто?! Шофёрская дочь! Вот ещё глупости!
Аделаида вытерла слёзы и молча встала.
Так прошёл для неё «Праздник знаний» – самый первый школьный день!
Глава 6
«Каникулы. Каникулы. Каникулы! Какое смешное
Аделаида училась хорошо. У неё в тетрадках были все «пятёрки». Один раз ей вдруг почему-то захотелось узнать: как себя чувствует человек с «тройкой». Что такое «плохой ученик»? «Плохие» ученики из их класса обычно были и грязно одеты, и дразнились больше всех. Но у них почему-то всегда были с собой десять копеек на завтрак, и они покупали еду в школе, а «отличники» приносили с собой. Аделаида на старых листах в начале тетрадки аккуратно замазала широкими мазками белой акварельной краски оценку «пять» и рядом поставила жирную «тройку» красным карандашом и стала ждать. Она ждала новых ощущений, мыслей и вообще каких-то перемен в жизни. Она даже надела туфли без рожка, от чего задники согнулись и приклеились к стелькам. Однако ничего особенного с ней почему-то не происходило. И чувствовала она себя точно так же, и ела как всегда с удовольствием, и настроение ничуть не ухудшилось. Она поняла, что «троечники» такие же люди и решила опять поправить «задники» на туфлях, просто пожила «троечницей» и позабыла об этом.
Через два дня случилась катастрофа! Мама, перелистывая страницы её школьных тетрадок, обнаружила сей вопиющий факт – факт того, что в тексте нет ни одной ошибки, но он в нескольких местах перечёркнут и внизу выведена «жирная» «тройка» с двумя «минусами»! Сперва мама растерялась, не понимая, как это у её дочери, оказывается, есть текущие «тройки», а она об этом не знала?! Но, всмотревшись внимательно, мама заметила, что ошибок и исправлений почерком Марии Ивановны на страничке нет! Тогда мама догадалась, что этот «трояк» – мерзкий обман! Чтоб расстроить мать, что ли? Или к чему это может быть? Именно, чтоб маму разнервировать! Она страшно разозлилась на Аделаиду, но сдержала себя и строго сказала:
– Ещё раз увижу такое – я тебе голову оторву! Не хватало, чтоб моя дочь занималась подделкой документов! Вырастешь, тебя посадят в тюрьму как вора-рецидивиста с мужиками, всеми бандитами в одну камеру, посадят как рецидивиста – поддельщика документов – будешь знать! Поняла?!
– Поняла! – Аделаиде стало так страшно, как раньше в жизни никогда не было.
Учёба не доставляла ей хлопот, хоть она и пошла в школу на год раньше и по возрасту была самой маленькой в классе. Она ещё до школы выучила все буквы и научилась считать до десяти. Было немного обидно, что она учится во вторую смену, а родители работают в первую и всё утро ей приходится быть дома одной.
А однажды вечером ей от мамы очень сильно попало. Это был, скорее всего, первый раз, когда ей досталось именно за успехи в учёбе.
У неё кончилась тетрадка по русскому и она завела новую. От радости, что первая страница такая белая и блестящая, сосредоточенно обмакивая пёрышко в чернильницу, вместо слово «тётя»… Ах! До чего же эти буквы в письменном виде похожи! Прописью слово «тётя» рисовала «пепя», тщательно выводя «волосяную» и «жирную» линии, как и учила Мария Ивановна…
Сзади бесшумно подошла мама:
– Что ты пишешь? – Строго спросила она.
Аделаида с гордостью отодвинулась и показала ей листок.
– Мам, смотри, как красиво получается! Я начала новую тетрадь. Та кончилась.
Мама склонилась над Аделаидиным плечом. Она зачем-то бесшумно шевелила губами, как бы не веря глазам и пытаясь проворачиванием языка во рту повторить про себя написанное слово. Несколько секунд мама стояла в полном недоумении. Потом резким движением выхватила тетрадь из-под Аделаидиного локтя.
Это что ещё за «пепя» такая?! – Мама снова шевельнула губами. – Ты что, совсем дура?! Отвечай! Я тебя спрашиваю! Отвечай, сказала! «Пепя» что такое?! – Видно было, что мама всё-таки напрягалась, стараясь вспомнить, может действительно существует такое слово? Но, поняв, что её жестоко обманули, что такого слова нет, разозлилась ещё больше. – Сейчас я тебя палкой по спине поглажу! Сейчас поглажу! Василий! – Взревела мама. – Твоя дочь – конченная дура! Ты только посмотри на эту дебилку! Она букву «п» от «т» отличить не может! Я тебя, сволочь, буду держать в ежовых рукавицах! Ты мне, дрянь, за всё поплатишься! Шваль уличная! Только с дворничихиной дочкой тебе и жить вместе!
Отец из коридора презрительно фыркнул:
– Нэ можэт – пуст снова дэцкий сад идот! Все ево одноклассники пайдут втарой класс, она апят пайдот первый!
Аделаида страшно испугалась:
– Я сейчас всё снова напишу, вот увидите!
– Конечно, напишешь, дебилка! – Мама, как настоящая учительница, говорила очень сдержанно и твёрдо. – Ещё как напишешь! Знаешь поговорку: от дурной головы ногам-рукам покоя нет! Так это про тебя! – Мама торжественно вырвала первый лист из новой тетрадки. – Ну, пиши! Посмотрим, что ты ещё напишешь!
Аделаида стала снова переписывать упражнения по букве «т»: «тётя», «тётя», «тётя» ложились друг за другом ровненькие слова. «Волосяная линия» – «жирная»… «волосяная» – «жирная»…
Из кухни доносилось мамино злобное бурчание и папин плаксивый голос:
– Мамам-джан! Нэнервичай! Сечас тэбе плоха будэт, панимаэш? Нэнервичай… Плохо будэт, патом «скорый помощ» пазавём! Он ужэ забила какой паступки савершила, ужа забила, а ти нервичишь!
Не считая мелких недостатков, в основном учиться в школе было всё-таки можно. В отличие от других школ, которыми её пугала Кощейка, Мария Ивановна была очень терпеливой, и у неё не было ни прутика, ни даже линейки. Она могла, конечно, наказать – ставила в угол, но лицом к классу, и даже на школьную «линейку» не выводила и перед мальчишками не позорила. Наоборот – стоящий в углу кроил рожи, было ещё интересней и веселей. И сама дорога до школы была целым приключением! Аделаида ходила в школу совсем одна. Звонок на урок звенел ровно в два часа дня. Это и была «вторая смена», которую мама ненавидела, она говорила, что «весь день разбит, и она ничего не успевает сделать». Аделаиде нравилось, что она просыпается сама, никто её не трогает, можно совсем неспешно вставать утром, медленно одеваться, дописывать уроки, которые не сделала с вечера. Потом было «свободное время». Она иногда рисовала, всё ещё шила куклам наряды. А потом… Потом ей вдруг становилось страшно… Страх накатывал незаметно и очень внезапно. Как если б её вдруг облили водой. Ухо вдруг вылавливало звуки, которые она прежде даже не замечала, если была не одна. Вдруг ей начинало казаться, что в соседней комнате кто-то дышит, или даже ходит… Становилось очень жутко! Тогда она вжималась в стул, боясь пошевелиться. Она хотела себя отвлечь книжками, или лоскутками, но сама напряжённо прислушивалась. Тогда шаги становились громче и, казалось, приближались к ней. Она боялась обернуться. Она была уверена, что за спиной стоит кто-то, может быть даже и невидимый. Конечно! Между спинкой стула и стеной целое расстояние и кто хочешь может там поместиться! Огромным усилием воли она заставляла себя придвинуться со стулом вплотную к стене. От стены за спиной было холодно и тоже жутко. Зато так было больше уверенности, что никто сзади не подойдёт и не положит ей на плечо костлявую руку. То, что рука обязательно должна быть костлявой, Аделаида не сомневалась. Когда от страха начинала кружиться голова, и тошнота была почти во рту, она вздрагивала уже от каждого малейшего шороха и за окном и в доме. Тогда надо было спасаться, чтоб не начать грызть подушку, сдерживая рыдания! Что делать? Идти к соседке? И что сказать? Если сказать всю правду, тогда соседка всё расскажет маме с папой и они её, скорее всего, накажут. Что накажут, не так страшно, вот если бы они ещё ничего не говорили часами, а просто наказывали, даже пусть линейкой по пальцам, было бы лучше. Мама говорит такие ужасные вещи, а папа так противно ноет «прашю тэбе – никада не гавари такой вещ! Дома ктота эст! Ти что? Хочеш врачу пайти?» (я тебя прошу никогда не говорить, что дома кто-то есть! Ты что хочешь к врачу пойти?). Нет! Только не к врачу! Аделаида резко вскакивает со стула, хватает с полочки возле телефона ключи и выбегает во двор. Хорошо если не идёт дождь, потому, что она чаще всего не успевала думать о жакете и только захлопнув за собой дверь, понимала, что сейчас будет мёрзнуть. Тогда она просто садилась на лавку под деревом и у всех прохожих спрашивала который час, чтоб не опоздать в школу. Когда дождя не было, во дворе было совсем не страшно! Там за столиком часто сидели соседские тёти и чистили зелёную фасоль, или щипали кур, или просто сидели. Она молча подсаживалась к ним и с преогромным удовольствием прислушивалась к неторопливым житейским беседам, обсуждениям насущных проблем, ну, и к новостям о частной, скрытой жизни каждого. Она помогала соседкам перебирать гречиху или рис, старательно делая из общей кучки по столу дорожки, а потом выковыривала из них тёмные зернышки и песчинки. Соседки ласково улыбались, говорили ей, какие у неё «хорошие глаза», а то они уже и в очках ничего не видят. Аделаида страшно радовалась и начинала перебирать с ещё большим усердием. Но больше всего ей нравилось перебирать коричневую фасоль, потому что зёрнышки были большие, конопатые, а соринки – высохшие кусочки зелёного стручка.
Но нельзя же каждое утро просиживать во дворе, иногда даже не успев сделать все уроки! Вон по труду задали вырезать из жёлтой бумаги цыплёнка и приклеить ему красный клюв, но совершенно невозможно заставить себя снова сесть за письменный стол, потому, что он лицом к окну, и сзади целая пустая квартира с воздухом, который колышется…
Рассказать о своих страхах маме и папе, то есть, как мама говорила, «самым близким на свете людям» было невозможно! Один раз она попробовала, и папа смеялся так от души, как будто «кто-то жопу открыл», как любила шутить мама. Потом стал серьёзным, отругал Аделаиду и сказал, что если она ещё раз повторит «такой глупост», то он всё расскажет в классе, и перед всей школой, и её не примут в октябрята! Все будут носить звёздочки с портретом Ленина, а «он – нэт»! (Она – нет!)