Сказка для Алисы

Инош Алана

— Ну ладно, давай попробуем.

— Уррря-я-я! Ты победишь, я верю! — засияла радостной улыбкой Алиса, обняла Ольгу за шею и принялась крепко чмокать всё лицо кругом.

Ольга посмеивалась и жмурилась под поцелуями, а потом поймала Алисины губки и впилась глубоко и нежно.

До окончания приёма работ оставалось уже чуть меньше трёх недель (за вычетом времени на раздумья), и, учитывая рабочий график и личный творческий темп Ольги, с последней главой и эпилогом действительно следовало поднажать. К общей вычитке всего готового к данному моменту текста Алиса уже приступила, чтоб не терять времени, а Ольга сосредоточилась перед финальным рывком. Её беспокоила мысль, что текст, насчитывавший уже двадцать пять глав, сыроват для отправки на конкурс; по-хорошему, ему следовало дать

«вылежаться», чтобы потом перечитать и глянуть свежим, более отстранённым взглядом. Большое видится, как известно, на расстоянии; если опечатки, ошибки, стилистические огрехи и прочая «мелкая живность» отлавливается чаще всего незамедлительно, то сюжетные недочёты, промахи и нестыковки порой становятся очевидны далеко не сразу. Иногда они с Алисой обнаруживали их спустя весьма продолжительное время. К примеру, Ольга в июне работала уже над двадцатой главой, когда обнаружилось её сюжетное несоответствие с четвёртой, написанной в феврале — неувязочка в деталях, которую, строго говоря, заметил бы только внимательный читатель, но это не означало, что на подобное можно было смотреть сквозь пальцы. Порой Ольга, замечая какие-то мелочи, не всегда сразу их исправляла, а потом забывала, но дотошная Алиса ковала железо, пока горячо. Точнее, сначала она сообщала Ольге о замеченных проблемах и предлагала варианты, а та уже давала добро на правки. Если Ольга что-то переписывала или вносила дополнения, она оповещала об этом Алису, чтоб та взглянула на текст повторно. Изредка случалось, что Ольга, добавив абзац-другой к ранее написанному и отредактированному тексту, забывала сказать об этом Алисе; обнаруживая задним числом такую «неучтёнку», та ворчала:

— Оль, ну вот что это такое, а? Я работаю, ловлю твоих блох, а ты даже не удосуживаешься сообщить, что внесла изменения. Ладно ещё, если я сама вовремя увижу, а если нет? Так и останется оно... непричёсанное. Иногда смотрю на текст и думаю: то ли я это сама пропустила, то ли автор что-то втихаря наваял. Это твой текст, ты вольна делать с ним всё, что считаешь нужным, но если уж мы с тобой сотрудничаем и если я твоя бета, то будь любезна хотя бы ставить меня в известность, если что-то дописываешь или изменяешь. Не могу же я по сто сорок шесть раз перечитывать!

Каждую главу Ольга писала в отдельном файле, так ей было удобнее. При редактировании дата изменения тоже сразу обновлялась — только по ней Алиса и могла порой заметить, что «автор что-то втихаря наваял», напустив в текст, конечно же, новых блошек. И в каком же месте этот безалаберный автор внёс правки? Поменял ли он всего лишь пару слов местами, добавил одно предложение или вставил целых полстраницы где-нибудь посередине текста? Неизвестно. Либо всю главу перечитывать, либо устраивать автору допрос с пристрастием: что там этот творец без ведома беты опять натворил? Полезной в таких случаях функцией записи изменений с выделением правок Ольга тоже частенько забывала пользоваться.

— Есть, товарищ бета! — шутливо брала она под невидимый козырёк. — Молод, виноват, исправлюсь! — И добавляла уже серьёзно и нежно, обнимая своего любимого редактора и целуя в носик: — Солнышко, не сердись. Я ж не специально! Хотела тебе сказать, но из головы вылетело... Спасибо, что причёсываешь мою блохастую, как дворовый кот, писанину. Ты — золотце, а не бета. Не дуйся, родная. Я больше так не буду.

Алиса сопела, закатывала глаза, недовольно цокала языком, но не могла удержаться от улыбки и в итоге прощала. С одной лишь просьбой:

— Оль, если что-то правишь в уже вычитанном мной тексте, то либо цветом выделяй, либо включай запись изменений. Чтоб я видела, что и где исправлено тобой.

— Слушаюсь и повинуюсь! — торжественно отвечала Ольга.

К счастью, такое случалось нечасто. Ольга ценила труд Алисы и старалась не усложнять его ей. В меру своих сил она стремилась быть покладистым и беспроблемным автором у строгого, но милого редактора.

*

Только в пятнадцатой главе раскрылась наконец страшная тайна лорда Гая, интригу с которой Ольга тянула и подогревала, как могла.

Проклятье беспощадного правителя-воина было связано не только с его баснословной жестокостью. Ольга не стала

придавать его внешности слащавый лоск; нет, смазливым личиком Гай не мог похвастаться. Не было у него ни «тонкого орлиного носа с красивым вырезом ноздрей», ни «больших и ясных глаз цвета весеннего неба, с пронзающим душу взором», ни «роскошных, шелковисто-мягких прядей оттенка ромашкового отвара»; его лицо пересекали шрамы, а голову он иногда брил — по внезапно нашедшей на него прихоти или из соображений военной практичности. Но при всей суровой брутальности его облика у него отсутствовала растительность на лице, а голос звучал то ли как высокий мужской, то ли как низкий женский.

Будущий лорд Гай родился с признаками обоих полов, причём и те, и другие органы были развиты одинаково полноценно. Конечно, без магических происков тут не обошлось; ребёнка изуродовал давний враг Отца Фуно, старый волхв Бледа, которого потом убрали в пожизненное изгнание. Подрастающего Гая влекло и к женщинам, и к мужчинам. Будучи уже взрослым самостоятельным правителем, он завёл себе гарем из немых неграмотных наложников и наложниц, чтоб они не могли выдать его ужасающий секрет. Свою тайну он ревностно оберегал, не щадя никого, кому она случайно становилась известна. Но своего единственного сына и наследника, Люстана, он выносил и родил сам, для чего ему пришлось прибегать к ухищрениям: специально набирать вес, чтоб живот не выглядел странно. Но при хорошо развитой мускулатуре он и на девятом месяце не отличался огромным пузом. Ну, поправился государь немножко, думали подданные. Хорошо кушает и пышет здоровьем — какой в том грех? Роды у него принял Отец Фуно, его наставник, а найти женщину-кормилицу для наследника не составило труда. Сам Люстан не знал, что лорд Гай ему не папа, а мама. Официальной супруги лорд не имел, но мог при необходимости признать любое дитя, прижитое с наложницами, и вопросов это не вызвало бы; впрочем, была придумана грустная история, будто бы мать Люстана умерла в родах.

После утех с наложниками лорд Гай сам порой оказывался в интересном положении, но избавлялся от последствий с помощью зелий Отца Фуно. Но однажды он этого сделать вовремя не успел, потому что с королевой Инголиндой случилась беда...

Май чудил заморозками и свирепствовал холодом. Пальцы Ольги проворно лепили пельмени (курица пополам с индейкой), а Алиса, отчаянно простуженная, читала главу, то и дело сморкаясь в бумажный платочек. Был выходной; балуя приболевшую Алису, Ольга принесла ей завтрак в постель, а потом решила налепить пельменей — захотелось вдруг. После завтрака и упражнений Алиса героически села за чтение и редактирование. Руки Ольги раскатывали тесто, защипывали краешки; аппетитные, сочные мешочки с мясом ложились один к одному, а Гай кричал: «Не-е-ет!» — и боль струилась из его глаз не слезами, а холодным огнём. Время от времени отвлекаясь, Ольга заглядывала в комнату. И вдруг услышала потрясённое:

— Триииижды блядский пиздеееец...

Это вырвалось у Алисы — это у неё-то, у правильной барышни, самым крепким выражением из уст которой было «ёлки-палки»!

Ольга, стоя в дверях, с усмешкой проговорила:

— Что я слышу! Что это ещё за пердимонокль, душенька? — И чопорно вскинула бровь, будто и вправду роняя из глазницы аристократичный предмет оптики.

Алиса, обложенная белыми комочками использованных бумажных платочков, повернула к ней ошеломлённое лицо с покрасневшим носиком.

— Мало того что он гермафродит, так он ещё и беременный!..

Ольга принесла мусорное ведро и собрала в него комочки тонкой бумаги, аккуратно беря их за самый краешек двумя пальцами. С подчёркнутой невозмутимостью она небрежно проронила:

— Ты дальше читай. Там ещё чудесатее будет.

Довольная произведённым на Алису впечатлением, она подавила смешок. Помыв руки, она вернулась к пельменям. Подложки из вспененного полистирола (из-под овощей, накопленные с упорством Плюшкина) заполнялись аккуратными рядами вкусных круглых конвертиков с мясом. Как маленькие белые шлемы штурмовиков из «Звёздных войн». Бульон внутри. Перчик и лавровый лист. Майонез? О нет, лучше двухсотграммовая баночка привычной, старой и доброй сметаны. Набор мышечной массы шёл медленно, но верно.