Сказка о хитром жреце и глупом короле
Шрифт:
Вдруг он в переходе мелькнула белая набедренная повязка мага, и, подстегнутый желанием разузнать о судьбе Арундэля, следопыт устремился вслед за чернокнижником в боковой коридор. Повернув за угол, он чуть было не наткнулся на колдуна, занятого беседой со старшим над Амети. Он вжался в стену, но маг беспокойно обернулся к нему, и его острый, пристальный взгляд снова проник, как показалось нумэнорцу, сквозь рубище и краску в самую его душу. Альвион с трудом сделал шаг назад: взгляд мага словно держал его. На его счастье, чернокнижник вернулся к разговору, и следопыт поспешно рванул обратно по переходу.
Вернувшись к Амети, нумэнорец до самого вечера сидел в келье, не рискуя выходить.
После вечернего гонга —
Вечеринка удалась: Амети все подливал собеседнику вина, поддерживая разговор на разнообразные темы, застывший как статуя Альвион изо всех сил сдерживал свое нетерпение, старший жрец опрокидывал чашу за чашей, становясь все общительнее и добродушнее. Когда он, расчувствовавшись, спел веселую застольную песенку, Амети почувствовал, что можно переходить к делу, и попросил собеседника поделиться с ним мудростью и поведать, откуда взялось Тайное Наречие. Последовал рассказ — слегка заплетающимся языком — о том, как Совершенный создал Тайное Наречие, дабы тайное оставалось тайным и дабы не пятнать рассуждения о священном наречием простого люда либо мерзостным языком живущих на севере белых рухов, коим пишет свои книги Морской Народ. Амети вопросил о примерах — «вот если взять слова, которыми темницы каменные запираются… а?». На это старший жрец хитро погрозил ему пальцем и, качнувшись, что-то проговорил на ухо Амети. Как ни напрягал следопыт слуха, ничего ему расслышать не удалось. Благодарный Амети щедро вылил в чашу собеседника остатки вина, допив которые, тот немедленно уронил голову на стол и уснул.
Нимрихиль порывисто вскочил на ноги:
— Наконец-то! Пошли скорее!
— Сначала надо отнести его к себе, чтобы он нам позже не помешал, — возразил рассудительный Амети.
Пока следопыт бегом тащил старшего в келью, перекинув его через плечо, тот, проснувшись, все порывался снова запеть, но когда Нимрихиль и Амети уложили его на широкую кровать, покрытую пурпурной тканью, он сразу же громко и с присвистом захрапел.
— Вот теперь пошли, — сказал Амети.
— Не пошли, а побежали. Мне почему-то кажется, что надо торопиться, — озабоченно ответил Нимрихиль.
Они долго спускались по лестницам, потом сворачивали в какие-то пустынные пыльные закоулки, пока Амети не остановился в тупике возле низенькой покосившейся дверцы, чтобы зажечь от светильника припасенный факел. Альвион тем временем с некоторым усилием открыл рассохшуюся дверцу. Из нее все еще торчали ржавые гвозди, которыми дверь когда-то прибили к косяку. В падавшем из коридора свете Альвион увидел на полу за дверью пыльный белеющий череп. Амети, наконец, разжег свой факел и протиснулся в келейку. Следопыт пролез за ним, прикрыв дверь. В одной из стен низкой и крохотной — четыре шага в длину и ширину — комнаты обнаружился пролом. Небрежно отпихнув череп в угол, к остальным костям, Амети посветил факелом за стену, и Альвион увидел уходящую вниз лестницу, высеченную, видимо, в естественной расщелине. Они перелезли через остатки стены и начали осторожно спускаться. Лестница оказалась довольно длинной: когда ее начало уже сокрылось в густом затхлом мраке, конца еще не было видно. На какое-то мгновение Альвиона кольнул страх, что эта уводящая во тьму лестница никогда не кончится, но в этот момент свет факела достиг узкой площадки — такой же, как наверху, с точно такой же стеной, сложенной из нескрепленных между собой каменных блоков. Следопыт принялся разбирать стену, чтобы можно было протиснуться. Он старался работать быстро и осторожно, но даже случайно упавший камень почему-то не пробудил в этой пещере никакого эха. Наконец, он просунул голову за стену и прислушался: там царили тот же непроницаемый сумрак и мертвая тишина, что и на лестнице, но воздух был чуть легче.
— Давай лезь, — довольно громко произнес Амети, — никто сюда месяцами, бывает, не спускается.
Он оказался прав. Когда факел осветил коридор, в который они вышли из крохотного закутка, где разобрали стену, Альвион увидел, что на покрытом пылью полу следов немного, а какие есть — довольно старые. Он осмотрелся по сторонам и удивился, догадавшись, что каменные прямоугольники в его рост и шириной в пару шагов — двери: без ручек, замков, глазков и петель.
— Так вот почему эти темницы называются каменными… — тихо проговорил следопыт.
Они прошли еще немного вперед и остановились перед дверью, неотличимой от всех остальных: такой же черный полированный камень как часть стены. Альвион толкнул его, но камень не шелохнулся.
— Ну что же, носящий Золотого Скарабея, — повернулся Нимрихиль к Амети. — Настала пора произнести слова, которые достались столь дорогой ценой.
Амети, одернув рясу, решительно подошел к двери. Постоял и повернулся к нумэнорцу:
— Возьми у меня огонь и отойди чуть-чуть. Вдруг из-за тебя слово не подействует?
Альвион повиновался и отошел на несколько шагов. Лицо его было лишено всякого выражения в неверном свете факела.
Амети наклонился и что-то прошептал в то место, где у обычных дверей находится замочная скважина. Раздался скрип и скрежет, и с тяжелым гулом потревоженного камня черный прямоугольник начал отступать внутрь, открывая за собой провал в бездонную кромешную ночь. Амети невольно отшатнулся, но следопыт уже проскользнул мимо него, держа впереди себя факел подобно мечу.
Темница неожиданно встретила его отражениями огонька на стеклянной глади стен и тихим шорохом струящейся воды. В углу Альвион углядел очертания человеческой фигуры, и его сердце невольно дрогнуло. Он бросился к Арундэлю и встал на колени, глядя на друга. Тот был без сознания. В первое мгновение Альв мучительно испугался, что опоздал. Но когда он положил руку на бледный лоб, то ощутил теплоту и биение жизни — отчетливое, но слабое и как бы отдаленное. Он обернулся на шум шагов, и Амети в ужасе застыл, узрев искаженное болью и гневом лицо Нимрихиля.
— Я не виноват, господин, не виноват, я ничего не знаю, — испуганно залепетал жрец.
Гнев Нимрихиля мгновенно угас.
— Подойди сюда и возьми у меня факел, — и Амети послушался. Рука у него дрожала.
Альвион наклонился и тихо позвал Арундэля. Тот был далеко, но откликнулся на зов: веки приоткрылись, и отражение огонька в огромных черных зрачках начало медленно уменьшаться.
— Hlaralyen? Vane i lome, Tinwendil, i cal'entulie! [1] — услышал Амети слова странного языка, чьи тихие звуки, казалось, заполнили глухую обсидиановую келью. Факел в его руке вспыхнул ярче и ровнее, разгоняя тьму.
1
Слышишь меня? Сгинула тьма, Тинвэндиль, и свет возвратился! (квэнья)
— Aire…narо, — шевельнулись спекшиеся губы, и Амети увидел, как засияли собственным светом глаза пленника.
— Я же говорил, бывают чародеи и просто так… без рыболовных крючков… — с трудом произнес он. «Бредит или с ума сошел. Неужто все зря и денег не заплатят?», — с тоской подумал жрец. Но Нимрихиль спокойно кивнул и ответил:
— Я знаю. Мне все рассказали, — с этими словами он покосился на Амети. — Как ты?
— Плохо… — Арундэль бледно улыбнулся. — У меня рана не заживает и, судя по всему, начинается заражение крови.