Сказка о музыканте
Шрифт:
Внезапно со своего места вспорхнула Ния, и вот, спустя миг, она сидит на корточках перед южанином, заглядывая ему в лицо.
— Я видела Эльнара. Я знаю, как он выглядит! Он старше, намного старше! Я ведь видела…
Перед мысленным взором возникло лицо музыканта: темные волосы, длинная борода, морщинки вокруг глаз, темно-серых, как грозовая туча. А потом руки в полете над струнами: красивые, даже не поверишь, что это руки старика, с длинными, проворными пальцами… И руки Лаэрта.
"Нет!" — девушка тряхнула головой, отгоняя видение, и только собственный голос почему-то звучал в сознании: "схватили… порвали серебряные струны… струны… порвали…"
— Это был маскарад, — сказал кто-то над ее головой, и прежде, чем Ния обернулась, Лионо устало
— Здравствуй, Фирес. И ты здесь.
— Здравствуй, — ответил недавний узник, и наклонился к Ние, хотя к голосу его прислушивались теперь все. — Вы ведь помните, что не только родители рассказывали вам о великом певце и музыканте, но и их родители, и родители их родителей. Все дело в том, что это вовсе не один и тот же человек. Их было трое, и наш Эльнар, которого знаю я — четвертый. В тот вечер, когда много лет назад ты, Ния, танцевала под музыку легендарного музыканта, старший Эльнар лежал в комнате наверху. Тяжелое ранение повлекло за собой многие болезни, и под конец он почти не мог ходить. Его сын к тому времени уже несколько раз выходил вместо отца. Людям нужна была легенда, нужен был человек, молва о котором долго будет поддерживать волю и дух, и потому девятнадцатилетний парень приклеивал бороду, а Сайдин так мастерски рисовал ему морщины, что ни у кого не возникало ни малейшего подозрения. Даже когда глаза музыканта вместо голубых стали серыми, — Фирес улыбнулся. — А вот про руки мы часто забывали, но люди редко приглядывались к ним, а кто замечал — думал, что природа позаботилась сохранить руки великого музыканта молодыми, как и голос…
Ния вскочила, резко развернувшись, отчего цветастая юбка каруселью взметнулась вокруг ее ног, и оказалась лицом к лицу и Фиресом.
— Но ведь тогда, в тюрьме… Ведь вы мне сказали, что он… что он все рассказал полиции, что он предатель, что…
— Предатель? — переспросил Фирес. — Этого я не говорил. А все остальное — правда. Их схватили, когда Эльнар был без грима, и его не узнали. Но на допросе он все рассказал. Это была попытка спасти жизни друзей, которые предпочитали умереть в муках, но не выдать его тайны. Правда, — глаза Фиреса затуманились грустью, — признание Эльнара их все равно не спасло.
— Значит… значит… — Ние не хватило слов, она замолчала. Гроза все еще шумела за окном, но промежутки между вспышками и раскатами грома постепенно удлинялись. Девушка оглянулась, встретилась взглядом с воеводой, с Лионо и Фиресом, и вдруг стремительно направилась к двери. Тим рванулся за ней, но дедушка Йорхан удержал его на месте.
На широком балконе с навесом и мраморными перилами по периметру на первый взгляд никого не было, но Ния выглянула наружу и вздохнула с облегчением — здесь. Он сидел, облокотясь о стену, глядя на бесконечные потоки воды, и не обернулся, услышав шаги. Ния присела неподалеку и теперь наблюдала за ним, разглядывая, как в первый раз, мысленно примеряя длинную бороду и старческие морщины к лицу человека, которому, по ее подсчетам, не было еще и тридцати.
Вот она, живая легенда. Сказка. И вот они, порванные струны, беспомощно сложенные на коленях. Десять порванных струн.
Теперь Ния понимала, почему он притворялся, почему ничего не рассказал. Как же — музыкант, которого плохо слушают пальцы, певец, потерявший голос. Эльнара должны были запомнить другим, и возможно когда-нибудь кто-то взял бы его имя, чтобы продолжить эту сказку, рассказанную для многих тысяч людей.
— Значит, это ты…
Поворот головы, внимательный взгляд серых глаз, усмешка, на одно неуловимое мгновение искривившая губы, и снова все внимание отдано падающим каплям. По-хорошему, надо было бы оставить его одного, но Ния так и не смогла уйти, и они сидели вдвоем и молчали под дождь. Потом послышались шаги — видно, кто-то уже разыскивал спрятавшегося музыканта. Он поднялся, протянул девушке руку, помогая подняться, и даже вежливо пропустил вперед сквозь стеклянные двери балкона, но в этот момент он показался Ние куда
Лионо поставил на столик тяжелый подсвечник, принесенный снизу, и, подойдя к Лаэрту, сжал его в объятиях. Потом, отстранился, всмотрелся в лицо, взглядом спустился ниже, взял Лаэрта за руки и… горестно вздохнул.
— Наше промедление стоило слишком дорого, но знайте: мы найдем способ вас вылечить, маэстро.
Лаэрт, которого Ния и мысленно не могла назвать Эльнаром — ведь Эльнар жил в ее памяти стариком — попытался ободряюще улыбнуться старому другу и, обняв его за плечи, повел за собой, к широкой лестнице, ведущей вниз. А Ния смотрела им вслед, смотрела — и не верила.
* * *
Ночью захваченный дворец был разбужен тревожным сигналом, и через полчаса бодрствовала вся Карена. Гонец из Железного Холма принес весть о приближении отрядов королевских солдат, и вот Ния вместе со всеми строила баррикаду над насыпью у северной границы города, собирала камни для пращ и рогаток, а после, спрятавшись, следила, как в рассветном тумане приближаются всадники в синих с красной отделкой мундирах под начищенными латами, как свистят стрелы, измеряя расстояние в обе стороны, слышала ржание лошадей, стоны раненых и победный клич перешедших в наступление повстанцев.
Солнце поднималось все выше. На широком лугу у самой Карены все еще звенел металл: кто вышел на врага с мечом, кто с вилами, и дрались они одинаково отчаянно, не жалея себя, не забывая прикрыть соратнику спину. Девушка с трудом удержала Тима рядом с собой. Стрелы у них закончились, но камни для рогатки мальчик ей приносил, правда, все мельче с каждым разом, однако и они наносили противнику вполне ощутимый урон. Правда, стрелять теперь приходилось редко, потому что свои и чужие сошлись в битве, смешались, и вскоре Ния и Тим только и могли, что наблюдать.
Незадолго до полудня Ярден протрубил, возвещая о победе. Ния вышла из-за заграждений и встречала взглядом каждого, кто возвращался с поля боя: вот идет воевода, в рыжей шевелюре запеклась кровь, а вот Жан — хромает, но приветственно машет рукой и белоснежная улыбка сияет на смуглом лице… Ния пошла навстречу. Вот старый Мирон, лежит, раскинув руки, из груди торчит вражеская стрела. Глаза закрыты, дыхания не видно. Риф… придавленный телом своего противника. Когда Ния с Тимом вытащили его, Риф застонал и открыл глаза, и тотчас же мужчины подхватили его на руки и понесли туда, где на мягкой траве лежали раненые и хлопотали вокруг них женщины… А вот и Лаэрт — сидит, опираясь на меч, воткнутый в землю, тяжелое дыхание поднимает плечи. Прежде, чем Ния с Тимом подошли, он поднялся, покачнулся, но остался стоять.
Утром кто-то заикнулся о том, что Эльнара нельзя пускать в бой, тем более сейчас, после ранения, но Лаэрт наградил его таким взглядом, что больше никто не посмел останавливать музыканта, сменившего смычок на меч. И только Лионо, проверяя собственное оружие, качал головой, сетуя на то, что Эльнар никогда не был хорошим мечником.
Но в этой битве Лаэрт не получил серьезных ран, только шов на груди разошелся местами, и на свежей рубашке расцветали кровавые пятна.
Он прошел мимо, лишь на секунду задержав взгляд на взволнованном лице девушки, но Ния с Тимом помогали тем, кто не смог бы сам дойти до лагеря, а он мог вполне. Сунул в ножны меч и не сразу разжал словно сведенные судорогой пальцы. Странно, что его не убили в бою, ведь рядом не было верного друга, богатыря Айлена, чтобы защитить… Но что-то помогало, незримо хранило от вражеского клинка, и потому, глядя в лица распростертых на земле людей, Лаэрт ощущал смутное чувство вины. Ему всегда везло. Погибали друзья и просто знакомые, вставшие на защиту человека-легенды, а ему удавалось уйти, скрыться невредимым. Но зачем это везение теперь, когда Эльнара, творящего волшебство, больше нет, а есть человек с покалеченными руками, практически немой, которому дали имя Лаэрт?