Сказка о принце. Книга первая
Шрифт:
Патрик украдкой пожал ему руку.
Чем дальше от столицы, тем безлюднее; целыми днями в зашторенные, зарешеченные окна карет видны были лишь поля, леса, порой проплывали мимо речки. Потом замелькали холмы. Июль разворачивался перед ними солнцем и ветром в лицо. Постепенно молодежь приободрилась; что ждало впереди – неизвестно, но пока они были вместе, а свежий ветер и запах дороги вселяли надежду. Первый шок прошел. Они все чаще улыбались, сначала тихонько, потом все более оживленно разговорились друг с другом, и даже солдаты постепенно помягчели, смотрели на своих
Однажды им пришлось заночевать в лесу; у одной из карет треснула ось – пока привели кузнеца из ближайшей деревни, пока провозились с починкой – стемнело. Костер, свежий ночной воздух и некоторая иллюзия свободы приободрили многих. Сидели кругом у костра, смотрели в темнеющее небо, жевали горячую кашу… если забыть про строгие окрики, про кандалы на руках, то можно было подумать, что это – охота, всего лишь ночевка в лесу.
В тот вечер впервые зазвучал смех, на шутки Патрика откликались, подхватывая их, а потом – Вета вздрогнула от неожиданности – над лесом задрожала тонкая мелодия: это Жанна Боваль, смущаясь, вытащила из узелка свою флейту.
Нежные и горькие ноты звучали в этой незамысловатой песенке, которую раньше Жанна не любила, играя лишь по чьей-то просьбе: слишком, мол, простенькая. Теперь, полузакрыв глаза, она чуть покачивалась из стороны в сторону, пальцы ее летали над корпусом флейты, и лицо стало таким вдохновенным и светлым, что все замерли, и даже солдаты-охранники придвинулись ближе к костру. Легкое, неумолчное позвякивание кандалов создавало странный аккомпанемент, вплетая в музыку обреченность и тоску. А потом девушка сбилась и умолкла.
– Простите, - прошептала она, опуская голову.
Несколько секунд над стоянкой висела тишина. Потом кто-то из охранников шумно вздохнул и с треском переломил сухую ветку, бросая ее в огонь. Анна Лувье порывисто потянулась, поцеловала Жанну и отвернулась, утирая глаза.
Минуло три недели пути. Из-за края горизонта выползла скалистая гряда, с каждым днем приближаясь. Теперь постоялые дворы попадались не так часто, как раньше. На одной из остановок офицер, сопровождавший их, вдруг крикнул:
– Так… Кристиан Крайк и… - он заглянул в свои бумаги, - и Марк де Волль – шаг вперед!
Кристиан, не выпуская руки Жанны, и Марк чуть шагнули вперед.
Офицер махнул рукой:
– Марш туда…
Оба стремительно оглянулись. Черная карета, точно такая же, как те, в которых везли их, стояла у дороги.
– Это… что? – вдруг севшим голосом спросил Марк.
– Вам теперь в другую сторону, - пояснил офицер и поторопил их: - Быстрее, быстрее, не задерживайте!
От кареты уже шли им навстречу двое солдат.
Кристиан медленно, словно не веря самому себе, поднес руку Жанны к губам, поцеловал бессильно повисшие пальцы. В плечи Марка вцепились с двух сторон Патрик и Ян.
– Живее! – поторопил один из солдат.
Их провожали взглядами, взмахами рук, шепотом сквозь стиснутые зубы. Когда карета, увозившая Кристиана и Марка, тронулась, ржаво скрипя колесами, Жанна вдруг с криком кинулась следом.
– Кристиа-а-а-ан!
– Назад! – заорал офицер и побежал за ней, на ходу поднимая пистолет.
– Жанна, стой! – закричал Патрик, бросаясь к ней.
– Стоять! – наперерез принцу кинулись сразу двое.
Пробежав десяток метров, Жанна споткнулась, упала да так и осталась лежать в пыли. Офицер поднял ее, поволок от дороги, но девушка вырывалась и, всхлипывая, кричала бессвязно что-то непонятное. Навстречу к ним уже подбегали Ян и Артур ван Херек.
– Вы уж, господа хорошие, держите себя в руках, - мрачно сказал офицер, толкая Жанну в объятия Яна. – В следующий раз прикажу стрелять без разговоров…
Ночью Вета проснулась от странных звуков. Она подняла голову и, прислушавшись, поняла, что это чей-то плач. Приглядевшись, в неярком свете луны увидела она скорчившуюся на полу Жанну, захлебывающуюся слезами и молотящую кулаками по стене. Вета расслышала сдавленный вскрик:
– Ненавижу… ненавижу!
Зашевелился разбуженный Патрик – поднял голову, огляделся и быстро вскочил. Осторожно пробрался меж лежащими, поднял девушку, развернул к себе, обнял, прижал, стал гладить по вздрагивающим плечам. Жанна вцепилась в его руки и закричала во весь голос – так, что проснулись остальные:
– Это ты! Ты во всем виноват! Если бы не ты, ничего бы не было!
В скудном свете луны Вете показалось, что лицо принца залила мертвенная бледность. Но он лишь крепче обнял ее, нашептывая что-то невнятно-ласковое, и постепенно девушка притихла, лишь вздрагивая от слез. Мертвая тишина, в которой слышны были лишь эти двое, затопила комнату.
С того дня их стали развозить – по одному, по двое - почти каждый день. Криков и слез больше не было; уходящих провожали только взглядами и тяжелым молчанием. Патрик, видимо, знал, кого будут отделять и когда, потому что едва останавливались кареты, как он тихонько подходил к кому-нибудь и что-то шептал. Все это происходило незаметно и почти беззвучно для посторонних, но Вета обострившимся чутьем угадывала, как точно принц находит для каждого нужное слово то поддержки, то прощания. Знал ли он сам, когда и куда его увезут, Вета не могла понять. Но с каждым прощанием, с каждой новой потерей глаза его становились все темнее и жестче, и перед каждой станцией Вета замечала, как вцепляется Патрик в руку Яна, словно боится, что вот-вот их разлучат.
На одной из станций им разрешили подойти к колодцу - выпить воды и умыться; Вета, забывшая в карете свой платок, вернулась на дорогу. Патрик стоял возле кареты и остановившимся взглядом смотрел куда-то вдаль. Вета подошла тихонько, тронула его за руку:
– Ваше высочество…
От этого легкого, ласкового прикосновения Патрик вздрогнул, словно от удара, обернулся и, увидев ее, сделал шаг прочь. Лицо его исказила гримаса мучительного непонимания. Наткнувшись на огромный тополь, росший у обочины, принц остановился, словно удивившись. Вцепился побелевшими пальцами в ветки - и, уткнувшись лицом в жесткую кору дерева, разрыдался вдруг отчаянно и горько.