Сказка о принце. Книга первая
Шрифт:
– Нет никого, - тихо сказал Патрик. – Чего ты боишься?
В темноте мелькнул тусклый блик – так отсвечивает металл, если на него падает случайный свет. За оставшиеся доли секунды Джар понял, что не успеет ничего, кроме одного...
… чья-то мощная сила ударила Патрика в спину, толкнула вперед. Он запнулся о попавшийся под ноги камень, полетел лицом вниз в жидкую грязь; от неожиданности и боли потемнело в глазах. Совсем рядом прозвучал хриплый, сдавленный вскрик, а потом – удаляющийся топот, а потом – почти сразу – стук солдатских сапог. Патрик опомнился, вскочил – и едва успел подхватить оседающего наземь
В теплой комнате грязные капельки скатывались с волос, с рукавов и воротника куртки. Патрик равнодушно смотрел на эти капельки. Ему очень хотелось спать, а медленный, бесконечный звук капающей на стол воды мешал закрыть глаза и провалиться в сон. Полосы крови на руках, на одежде были еще сырыми и неприятными на ощупь. Прошел едва ли час, а казалось – сто лет с того момента, как, срывая голос, он закричал что было сил, как пытался удержать маленькое, но удивительно тяжелое тело Джара, как потянул на себя нож – и тот выскочил из раны, выплеснув фонтанчик крови. Ругань охранников, голоса, крики – все слышалось словно издали, все заслонил этот всплеск и широко открытые глаза мертвого Джара. А потом все стало резко все равно, и было уже неважно, куда и зачем его ведут. Очень хотелось спать…
Из тупого оцепенения выводил звук шагов и голос. Комендант мрачно расхаживал по кабинету из конца в конец и от души матерился.
– Я не понимаю, чего вы добиваетесь, - сказал Штаббс, наконец, остановившись напротив него. – Объясните, может, я пойму, наконец?
– Вас что-то не устраивает? – спросил Патрик, не глядя на него.
– Меня не устраивает все! – комендант резко развернулся к нему. – Все! С того самого дня, как вас привезли сюда!
– Я-то здесь при чем? – пожал плечами Патрик. Глаза закрывались сами собой.
– Послушайте, - комендант посмотрел на него. – Я вообще не пойму, вы жить хотите?
– При чем здесь это?
– При том, что я не могу бесконечно вас прикрывать! Вы постоянно ввязываетесь в истории, на которые я не могу, не имею права закрывать глаза. Ведь недели не проходит – то одно, то другое. То драка. То стычка. То грубость охране. То побег. То еще что-нибудь. Вы переходите все границы, Дюваль.
– Я? – зевнул Патрик. – По-моему, как раз наоборот.
– И постоянно с вами что-нибудь да случается, - продолжал Штаббс, не слушая его. – Я понимаю ваше стремление устранить несправедливость, везде, где увидите. Но ведь кончаются такие истории почти всегда одинаково, вы это сами видите. У вас хоть какое-то чувство безопасности есть? Или вы махнули рукой на свою жизнь?
Патрик подумал.
– Не знаю, - честно ответил он.
– Не знает он! А отвечать потом – мне! А шишки посыплются на мою голову, если с вами здесь что-нибудь случится! И ведь случится, обязательно случится, если будете так продолжать. Дело кончится тем, что на вас ополчится весь лагерь, и что потом мне с вами делать – опять прятать в карьере? Я не могу закрывать глаза на ваши выходки и делать вид, что все это пустяки, потому что иначе остальные будут думать: если можно одному, то можно и мне. Эти постоянные нарушения дисциплины! Эти грубости охране! По правилам за такое полагаются плети!
– Да я, по-моему, и так уже, - усмехнулся Патрик.
– И так уже, - проворчал комендант. – Было бы и так уже, вы бы здесь не сидели. На девять из десяти ваших вольностей я закрываю глаза, но ведь так продолжаться бесконечно не может. Дело кончится тем, что вас просто запорют здесь насмерть. Если бы каждую вашу выходку я наказывал так, как полагается, на вас бы уже места живого не было. Вам мало было истории с побегом? Вам мало драки с этим, как его… ну, неважно? Я же вижу – вы едва на ногах держитесь. Нет, вы продолжаете, - он споткнулся, - выеживаться. Зачем вы наживаете себе врагов, если этого можно избежать? А сегодня – так это вообще… я ни минуты, кстати, не сомневаюсь, что нож, который достался этому несчастному Альхейру, был предназначен вам!
Патрик стиснул зубы и опустил голову.
– То, что вы живы еще – случайность, поймите. До сих пор вас не убили ночью лишь только потому, что боялись…
– Чего? – усмехнулся Патрик невесело.
– Последствий, Дюваль! – резко сказал комендант. – Последствий! Но я не могу защищать вас вечно. Рано или поздно это поймут, и тогда… а ведь у вас есть друг. Вы хотите, чтобы его постигла та же участь? Его могут зарезать просто по ошибке… он ведь постоянно прикрывает вас, вытаскивает из всех историй, его могут убрать просто потому, что он мешает. Вы хотите для него такой судьбы?
Штаббс пристально посмотрел ему в лицо.
– Ваша собственная жизнь, как я понимаю, вам уже не дорога. Но вы рискуете и чужой жизнью – тоже, поймите это! Угомонитесь, Дюваль, перестаньте лезть на рожон, утихните! Вы думаете, плети и столб – это самое страшное, что здесь есть?
– Нашли чем пугать, - едва слышно проговорил Патрик.
– Каторжники, знаете ли, - проговорил Штаббс, пристально глядя на него, - это не противники на фехтовальном турнире и не оппозиция на государственном уровне. Они народ простой и незатейливый. Даже если вы выживете, вы на всю жизнь останетесь калекой. Вы хотите этого для себя?
Патрик закрыл глаза. Ему было все равно.
Комендант крепко выругался еще раз. Потом вышел ненадолго и, вернувшись, положил на стол большой кусок хлеба, поставил стакан с молоком, тарелку с чем-то горячим и аппетитно пахнущим настоящей едой.
– Ешь, - сказал он тихо.
Патрик сидел все так же прямо, только лицо его чуть дрогнуло. Ароматный, свежий запах хлеба и мяса сжал внутренности спазмом.
– Благодарю, я не голоден, - очень спокойно проговорил он.
Штаббс придвинул к нему тарелку.
– Гордым быть почетно, мальчик, - сказал так же тихо. – Но не лучше ли остаться в живых? Ешь.
* * *
Первая неделя мая прошла в ожидании. Весенняя грязь наконец подсохла, и распутица уже не могла помешать установившемуся конному пути. Что-то неясное носилось в воздухе; слухи ползли, словно дым от низового пожара, вспыхивая то там, то тут самыми неожиданными предположениями. Говорили об амнистии. О том, что будет война. О том, что скоро у короля родится сын-наследник, а значит, что-то да последует за этим, что-то изменится в судьбе обитателей рудника. Ян, выслушивая очередное предположение, только улыбался.