Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига
Шрифт:
И это было настоящее чудо.
Сам же виновник этого волшебства стоял по колено в траве лицом к солнцу и словно танцевал медленный и странный танец. Движения были плавными и неспешными, а иногда он и вовсе замирал на несколько моих вздохов.
— Дядька, а ты чаво делашь? — Любопытный Сумик проскользнул у меня под рукой и остановился возле Шута, дёрнув его за рубаху.
Что за несносный мальчишка!
Но Джастер, вопреки всему, не рассердился.
— Силой наполняюсь, — улыбнулся он, потрепав назойливого
— А как это? — округлились глаза у мальчишки. — Нешто по-колдовски?
— По-людски, — рассмеялся Джастер, легко щёлкнув пальцем по любопытному носу. — Знаешь, как мудрые люди раньше говорили? Утром встал — потянись, солнышку улыбнись, миру поклонись, Шанаку помолись да за дела примись.
Сумик засмеялся.
— Чудной ты дядька, опять смешно молвишь! Шо за Шанак-то такой?
— Шанак миру и людям отец небесный, — спокойно ответил воин. — А Датри — жена его, всем людям мать. Они все молитвы слышат, на все отвечают.
— Эх, от не ведал я, что услыхать таки речи внове придётся… — из сарая вышел дед. — Верно молвишь, мил человек, ох верно. Забыли мы мудрость предков наших, и богов забыли, вот и пришла беда…
— Беда пришла и ушла, а мудрость да богов вспомни и не забудь. — ответил Шут.
— Э, старый, нашёл, ко слухать, — махнула рукой Нанира. — Балабола бродячего! Он те сказок-то намелет, да токма с них муки не навеешь, хлеба не напечешь и в рот не положишь!
— А мои сказки в душу кладут, — снова усмехнулся воин, — да в мыслях толкут. Кто суть добыл, тот и сыт ходит.
— Как же они услыхат-то? — Олекша опиралась плечом на столб. — Она, небо-то, высоко да далече… Докричишься рази?
— Так на то людям и душа дана, чтоб с богами беседы вести. Ты в душе скажешь — Шанак с Датри и услышат и ответят.
— Агась, и услышут, и ответют, — тут же огрызнулась Нанира. — И ты Олекша, туда же, развесила уши-то, как дитя малое…
— Злая ж ты баба, Нанира — сердито сплюнул дед. — Ядовита шо змея! Он, можа, и балабол, а токма от его сказок на душе веселей да жить радостей. А тя послухать — жить не хоца!
— Те старый, о душе самый раз и думать, — огрызнулась та. — А я баба молода да хороша, мне о теле думать треба!
— Пора вам, — Джастер снова пресёк споры. — Солнце уже высоко, а идти далеко. Да ис малыми вы.
— И то верно толкуешь, милай, — бабка держала за руку Лушку. — Покуда мы до свёртка-то добредём, ужо за полдень перевалит.
— Благодарствуем, добры люди, — Агила тоже вышла на солнце. Трое мальчишек тёрлись между ней и Олекшей, затеяв игру подарками Джастера. — Сколь уж вы нам помогли, век благодарны будем!
Она поклонилась, а за ней и Олекша с Кериком. Старики согласно кивали, а Надира только гордо надула губы, поправляя хранилище золотого «бутона».
— Живите мирно, — ответил Джастер. — Да богов не забывайте. Они всегда помогут.
— Не забудем, милай, — улыбалась бабка. — Не забудем!
Распрощавшись с нами, вереница погорельцев отправилась по дороге в сторону развилки, ведущей к соседним деревням.
Агила одного мальчугана взяла на руки, а второй шёл, держась за подол грязной рубахи. Олекша вела за руку мальчонку, Керик нёс на руках Лушку, Сумик тихо шёл между стариками. Только Нанира шла отдельно, гордо подняв голову.
— Ей бы и «лепестка» хватило. — сердито буркнула я негромко. Но Джастер услышал.
— Это всего лишь деньги, Янига, — он прошёл мимо меня в сарай. — Не жадничай.
— Да она и впрямь как змея, — я сердито обернулась, стараясь разобрать в полумраке, что он делает. — Ты разве не видел?
— У каждого человека своя судьба, ведьма. — Шут вышел с пустыми вёдрами в одной руке. В другой он держал за поводья лошадей. — И каждый проживает её так, как хочет сам.
Опять он про это.
— Тогда почему я…
— Потому что у тебя она — такая. И тебе это по плечу, — спокойно сказал он. — Всё, хватит об этом. Я к колодцу. А ты можешь по огородам поглядеть, вдруг чего с собой в дорогу ещё набрать можно. Я бы горячего поел. Или я сам потом схожу, если боишься.
Я посмотрела на деревню. Мирная. Сгоревшая, брошенная, но… умиротворяющая какая-то.
По огородам поглядеть…
Вчера я бы отказалась. А сегодня…
И еды поискать, и поглядеть поближе на место ночного колдовства сразу.
— Пойдём. — я забрала у Шута одно ведро и повод Ласточки.
Чем ближе мы подходили к деревне, тем страннее всё вокруг становилось.
И только приглядевшись, я поняла, что меня смущало.
Трупов не было.
Ни одного. А в воздухе пахло луговыми травами.
Нет, следы пожарища никуда не делись, но молодая трава яро пробивалась повсюду, скрывая свежей зеленью чёрные пятна.
Что же за колдовство он тут творил?
— Джастер…
— М?
— А где… ну…
— Земля взяла. — спокойно ответил он. — И не спрашивай больше, ведьма. Это не твоя грань. Незачем тебе об этом знать. По-хорошему, тебе и видеть не следовало.
Я только тихо вздохнула, смиряясь с его ответом. Не моя грань… Зато у самого Шута этих граней — куда не ткни. Пальцев не хватит пересчитать.
С такой-то силищей и способностями мог бы ведь и во дворце каком жить, с золота есть, на мягком спать. А он по дорогам бродит, под кустами ночует, сказки рассказывает…
Говорит, что людей не любит, а сам им помогает.
Вот этого я никак не могла понять.
Зачем ему это?
Зачем ходить по дорогам и прикидываться бродячим шутом, когда он настолько сильный тёмный… Нет, не колдун. Колдуны свою силу во зло людям направляют, а Джастер не такой.