Сказка про наследство. Главы 16-20
Шрифт:
– Вот про любовь его… Скажи-ка, дорогуша, правда это или нет. Слышал я, сынок твой – вожак наших борцунов за правое дело – новую подружку себе завел. Быстро он директоршу позабыл, а Варвара стерпела. Чудно очень! Пятнашкова не отпустила – повязали его ворпани перед канадской границей и вернули в Утылву, и он со страху порядочных людей топит в Негоди. Мерзавец!.. Я не про твоего сына, а про Пятнашкова… Видать, Лешкина подружка не робкого десятка – отбила парня у ведьмы. Не местная. Якобы племянникова дочка – внучка покойной учительницы. Вместо юбки в шортиках ходит… И в милицию она бегала Лешку выручать. Ты, Лариса, гляди! Бывают девки – оторвы… Еще сплетничают, что с флагом она же Лешку подбила и даже на башню лазила вместе с ним. Не получилось бы так, что сынок
Удивило, что эдак про директоршу говорят? и кто? ее непосредственные подчиненные! Совсем страх потеряли. Несмотря на простецкий облик медведюка, Поворотов всегда чутко держал нос по ветру. Только раз его нос (не буквально) расцарапали – когда увольняли с завода, но та история в прошлом. Теперь по отношению к Варваре у Поворотова пиетет пропал. Бульк. Или знак верный. Кого бояться-то? Роковая госпожа Пятилетова исчезла, даже синий халат не взяла. И навряд ли вернется. Чудненько. Теперь для Поворотова главное – улестить, обработать олигарха, дабы не пойти вслед за опростоволосившейся директоршей. Последнее в планы начальника СБ ТыМЗ не входило. Размышления Поворотова прервали горькие всхлипывания Ларисы.
– С сестрой неладно, Руслан Афанасьевич…
– С красоткой Ирэн Адлер? Так, кажется, Килька Кулыйкин ее титуловал, а себя чуть ли не английским лордом… Теперь в Килькиной жизни нет ничего английского. И ничего путного тоже нет. В бараке Мобути, вообще, мало что имеется. Дед по-спартански существует. Но совесть свою не пропил, сохранил свое сокровище – овальный спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938… Молодец дед! А Килька с наглой рожей вселился…
– Руслан Афанасьевич, я за сестру тревожусь. Приехала и совсем загрустила.
Лариса сама грустно увяла – ее светлые волосы упали на щеки, кожа побледнела до синевы, голубые глаза смотрели грустно и терпеливо. Тут любое сердце бы разжалобилось, но только не у Поворотова.
– Грустно. Чемодан с вещами потеряла. С заработков голая вернулась. Ваша семья нуждается. Не обижайся, Лариса, но ты пашешь, а сестра твоя в красной юбочке порхает. Стрекоза! корыльбунья подружка.
– Не наговаривайте на Ирэн. Приболела она. Лежит, не встает уже несколько дней. Не ест, не пьет, повернулась к стенке и молчит.
– Ах, молчит? Кто тогда придурка Костяню – Дюшиного отпрыска – подучил картошкой в олигарха кидаться? Ирэн ему показала с балкона.
– Она не в олигарха кидала, а в Федьку Цукова. Обидел он ее. Ругался непотребно. Ирэн вспыльчива, но отходчива.
– Так Федьку отходила, что у него брюки треснули. Как ни крути, а Ирэн везде виновата. Белая и пушистая.
– Она не хотела! Само получилось…
– Хотела или не хотела, но олигарх из-за покушения теперь страшно зол. И невинные люди страдают. Это я страдаю! – Поворотов с праведной обидой повысил голос.
– Руслан Афанасьевич, сестра тоже… страдает… Но не говорит. Просто сил у нее нет. Исхудала, истерзалась… Душа болит. И так бывает…
– От душевной боли пусть коньячку тяпнет. Или как Витька Пятнашков – метаксу. Если же это не поможет, тогда не знаю… Тогда к врачу.
– Врачи говорят, что есть особое состояние упадка. Депрессия. Человеку ничего не надо. И помощь не нужна. И вот как ей тогда помочь? Родным что делать?
– Мудрено слишком. Разве в больших городах, а у нас в Утылве… Аристократка она, что ли? Леди Ирэн!.. Безделье всегда во вред! Нельзя всю жизнь порхать. Работать, вгрызаться! На заводе штамповщицей или травильщицей, маляром или учетчицей. Нет, учетчиц уже погнали. Тебя ведь уволили, а ты кто?
– Табельщицей была в сборочном цехе. Перед тем – бухгалтером.
– М-да, цех тот давно не собирает… Но ты же не сдалась! Не впала в эту… как ее… в депрессию. Жаль Ирэн. Сейчас Утылва ничего не может предложить королевишне. Для всех тылвинских королев даже у Сыродя шуб не хватит. С работой – швах и мав. А будет хуже… Иди работать, Лариса, не морочь мне голову. Отлежится твоя сестра – и поговорим.
– Спасибо, Руслан Афанасьевич.
– Пока не за что. Давай, гони эту куклу Тамарку. Олигарх проголодался. И я поем…
Тем временем господин Сатаров скрылся в своем (бывшем Варварином) номере. Испытал облегчение, достигнув конечного пункта путешествия Кортубин – Утылва. Это большая удача, поскольку Генрих не в курсе сложностей и тонкостей текущего (и всегдашнего) момента в Пятигорье. Никакие ворпани дорогой не напали. Олигарх – не по чину добыча для них, даже рыжие злодеи вынуждены соблюдать субординацию (плевок – пустяки, не считается). Энгру поумерил рвение своих слуг. Обещание выполнял. И переговорщики со стороны тылков, и высокопоставленный визитер из Кортубина – все без различия рангов и званий – получили краткую передышку.
Генрих прошел в подготовленную для него прохладную комнату. Соседнее помещение (где раньше жили Клобы) предназначалось для младшего Сатарова (Дэн исчез и долго не появится). Внутри царил полумрак из-за плотных штор. Вся обстановка в излюбленном Варварином стиле – здесь и в директорском кабинете на заводе тяжелая мебель (металл, кожа, дерево, покрытое натуральными маслами), ковер с длинным мягким ворсом (по нему идти как в густой траве заплетаться). В дальней стене угадывался дверной проем, ведущий в спальню, и там – очертания огромной кровати, которой только королевского балдахина не хватало. Но Генрих споткнулся взглядом на предмете меблировки, что был гораздо ближе. Синий трехместный (или четырехместный?) диван анатомически выверенной конструкции, на крепких ножках из массива дуба. Олицетворение солидности и комфорта. Ауру старины поддерживали классические пропорции, отделка состаренной винтажной кожей, сотни забитых вручную гвоздиков. Такие роскошные модели раньше изготавливались для дворцов, министерских офисов, джентельменских клубов, особняков. Можно предположить, что подобный диван (из уцелевших дореволюционных образцов) в минувшем веке стоял – нет, не в персональном коттедже майора Г. Решова, но в служебной резиденции начальника ИТЛ№9 (это не невероятно). И уж ни в какое сравнение не шел с синим скрипучим инвалидом советского мебельпрома в бабылидиной квартире. Вообще, любопытно, откуда Варварин диван? Генрих смотрел на него и, естественно, не догадывался о занятиях госпожи Пятилетовой с Пятнашковым на кожаных подушках, но какие-то причудливые ассоциации у него родились. Ассоциации связывали цепочку: диван, остатки кислого запаха (невозможно не узнать Варварины духи – на них тут же сладкой истомой откликалось тело) и красивую куколку на ресепшен – всю в завитых локонах-барашках. Именно куклу – доступную и послушную. Генрих что-то неразборчиво пробормотал под нос и решил раздеться. Скинуть с себя сопрелые тряпки, бывшие прежде дорогим итальянским костюмом из тонкой шерсти оттенка маренго (темной морской волны) с минимальными добавками синтетики. Но поскольку планов задерживаться в Утылве не было, то и дополнительные вещи с таким расчетом не брались. Вообще, ни Генрих Сатаров, ни его брат Максим Елгоков не думали здесь оставаться. Но вот как-то так выходило…
На первом этаже гостинцы Мара Лариса Имбрякина выполняла распоряжение Поворотова.
– Том… – женщина колебалась. – Надо отнести обед гостю. Второй час уже. Все приготовлено. Пойдешь?
Тамара, не шевельнув ни единой черточкой, повернулась как заведенная кукла, одернула юбку (или что там надето), взбила локоны.
– Пойдешь… – Ларисин голос упал. – Если так… Возьми на кухне поднос.
Оставшись в одиночестве на ресепшене, женщина собралась сварить кофе. Она строго следовала инструкциям, хотя заядлая кофеманка госпожа Пятилетова отсутствовала и не могла оценить вкус приготовленного напитка. Лариса достала пакет с зернами из шкафа, молоко из холодильника. Подумала, что маленькая серебряная турка для Поворотова не подойдет – это ему на один глоток. И персональную Варварину чашечку – инфантильно-розовую, с золотым ободком, из фарфора – подавать начальнику СБ тоже кощунственно. Лучше большую бадью, и еще сахару туда насыпать. Может – ну, его! сварить в ковшике на плитке?..