Сказка зимнего перекрестка
Шрифт:
— Мы оставили им и электричество, и атомную физику, и генную инженерию, — простонала Элейне, в изнеможении валясь на ложе, — так нет же, они по-прежнему пользуются варварскими средствами! Эта отвратительная… в своей действенности жидкость обладает всеми свойствами первоклассного репеллента. Теперь мы и на милю не сможем приблизиться к месту. Конец твоим поискам.
Бледная, измученная, едва сдерживающая тошноту Антиль грузно осела в кресло. Ей досталось больше всех, потому что она дольше других сопротивлялась воздействию святой воды.
— Туолле обладает физическим телом, —
— К счастью, мы не ограничены во времени, — вздохнула ее дочь, с удовольствием расслабляясь среди мягких одеял и закрывая глаза. — Использование этой дряни против нас я рассматриваю как объявление войны. Ну что ж, они ее получат.
Потом намерзшаяся и веселая Агнес сидела в общем зале, рядом с такими же разрумянившимися сестрами, за одним столом с отцом, и как никогда вкушала наслаждение от сочных ароматов, громких звуков, собственного аппетита, от всей своей принадлежности к этому жизнелюбивому, жадному до ощущений миру.
Она ощутила горькое и постыдное раскаяние, когда, улучив минутку, в которую, как ей показалось, уже никому ни до кого не было дела, неслышно поднялась и проскользнула пустынными коридорами в комнату Локруста. Еще только отворяя тяжелую дверь, она услышала с порога:
— …я утверждаю, что религия, определяющая своих адептов, как малых и ничтожных, порочна! «Аз есмь червь!» Это ж придумать надо! Ну, не червь я.
Локруст заметил ее первым и поклонился.
— Вам выпал редкий случай, мадемуазель, — с грустной иронией сказал он. — Лицезреть эльфа, впадающего в ересь. Боюсь, это свойство всех невинных душ. И не я буду тем, кто его осудит. У нас чудовищная мигрень.
Марк стиснул голову ладонями и уткнулся лицом в колени. Агнес успела заметить, что все губы у него искусаны, должно быть, в попытках удержать стон, а то и вой неимоверного страдания. Локруст — в который уж раз! — попытался подсунуть ему чашечку с питьем, но Марк раздраженно оттолкнул его руку.
— Оставьте! Вы же знаете, что это не поможет. Необходимо устранить первопричину…
— Ничего, — увещевал его чернокнижник. — Это ненадолго. Каждое от души произнесенное богохульство существенно ослабляет силу святого заклятия. Ваши бывшие коллеги, я уверен, сейчас в каком-нибудь притоне по простоте своей стараются для вас.
Марк порывисто вскочил на ноги, пошатнулся, Локруст поспешил подхватить его под локоть: не приведи Господь, толкнет что-нибудь или опрокинет.
— Я больше не могу здесь находиться! — воскликнул молодой человек. — Если я сейчас не выйду отсюда, у меня лопнет череп. Простите, мадемуазель Агнес. Вы с вашей мистикой совершенно сбили меня с разума. Вы забыли всего лишь объяснить мне, откуда я здесь взялся.
— Я еду с вами, — решительно заявила Агнес.
Даже Локруст уставился на нее изумленно и немо. Решение вырвалось у нее помимо ее разума и воли. Она заявила о желаемом прежде, чем подумала об этом. Здесь не было ничего от Локруста, и все — от д’Орбуа. Тон произнесенного исключал увещевания. И только Марк никак не отнесся к ее словам. Ее дело. Возможно, ему просто было не до того.
Минуту
Не смея перечить госпоже, Локруст приподнялся на цыпочки, дотянулся, ухватил Марка за грудки, встряхнул… для чего ему потребовалось повиснуть на нем всем телом, и прошипел:
— Услышьте меня! Знаю, что невмоготу, но постарайтесь. Не смейте говорить с девочкой о религии. Ни слова! Для этого у вас есть я. Бог знает, в чем только вы не способны убедить девушку.
Марку — только руку за плащом протянуть, и за дверь. Агнес в неурочное время выбраться из дому было куда сложнее. Она послала вперед себя пажа с приказом оседлать лошадь, а сама поднялась к себе в комнату, чтобы надеть платье потеплее. Вот тут-то ее и застигла Кэти-Лу, мамка, вынянчившая всех герцогских дочек. Будучи не в состоянии уразуметь, что говорит с взрослой, готовой к замужеству девицей, она принялась визгливо перечислять причины, по которым Агнес нельзя ближе к вечеру отправиться на верховую прогулку в компании пригожего ратника, а также мнение общественности на этот счет и все неизбежные последствия подобного рода эскапад. Окружающие с интересом прислушивались к ее словам, и Агнес с ужасом осознала, что ее авторитета и власти совершенно недостаточно. Меж нею и свободой возводилась стена из слов. Исключительно ради спасения чести господской дочки Кэти-Лу готова была разгласить ее намерения всем и каждому. Словом, делала распространенную ошибку, полагая под понятием чести нечто материальное. С помощью самой вульгарной физической силы Агнес таки удалось вырваться из спальни на лестницу, но было похоже, что на этом ее успехи и закончатся. Кэти-Лу уперлась руками в стены, выставила вперед живот, и эту стену можно было штурмовать бесконечно и безрезультатно. Проклятие, Марк ведь мог и не дождаться. Агнес затравленно огляделась и увидела отца, спускавшегося по лестнице по каким-то своим надобностям.
— Монсеньор, — окликнула она его, — я…
Герцог окинул сцену взглядом, шевельнул бровью, и Кэти-Лу буквально растворилась в воздухе. Как ни спешила, Агнес постаралась в точности запомнить этот жест.
— Куда ты собралась? — спросил д’Орбуа и, выслушав ее сбивчивые объяснения, заметил:
— Знаешь, это слишком даже для меня.
— Вы вправе меня запереть, — умоляюще сказала Агнес, — но… я прошу вас этого не делать.
— Я вовсе не хочу, чтобы поутру у того камня нашли тебя… и донесли мне. А кроме того, ты хотя бы представляешь себе, кто такие волки?
— Монсеньор, — сказала ему Агнес, отчаянно блестя глазами, — есть два человека, с которыми мне ничего не страшно. Один из них — вы, монсеньор.
Д’Орбуа взял ее за плечи и поцеловал в лоб.
— Лети, малиновка, — сказал он. — Главное, чтоб ты знала, что делаешь.
Он смотрел ей вслед, пока она ссыпалась с лестницы, и с некоторой грустью думал, что она научилась всему. Только что она продемонстрировала свое умение разговаривать с высшими и добиваться у них своего. Он считал это самым сложным искусством.