Сказки (200 сказок)
Шрифт:
– Ах, муженёк, – отвечала жена, – а какая к нам вредная птица в дом залетела! Собрала птиц со всего света, слетелись они на нашу пшеницу и её выклёвывают.
Вышел он на поле, видит – сидят там тысячи тысяч птиц и всю пшеницу поклевали, и был между ними тот самый воробей.
Крикнул возница:
– Ах, бедный я человек!
– Нет, ты ещё недостаточно бедный, – ответил воробей. – Ты, возница, ещё за это жизнью своей расплатишься, – и улетел.
Вот потерял возница всё своё добро, входит он в комнату, садится за печкой, и был он злой и свирепый. А воробей уселся у окошка да как закричит:
– Возница, ты ещё жизнью своей поплатишься!
Тут схватил возница мотыгу и кинул её в воробья; но выбил он только оконницу, а в птицу не попал. Влетел воробей в комнату, уселся на печь да как закричит:
– Возница, ты ещё жизнью своей поплатишься!
Тут возница в бешенстве и в ярости всю печь развалил, а воробей всё с места на место перелетает. Вот перебил возница всю свою посуду, и зеркальце, и скамьи, и стол, наконец развалил даже стены своего дома, а всё в воробья попасть никак не может. Наконец он всё-таки его поймал.
А жена и спрашивает:
– Не убить ли мне воробья?
– Нет, – крикнул он, – это было бы слишком милостиво; он должен погибнуть лютою смертью, я его живьём проглочу.
Берёт он воробья и проглатывает его. А воробей начинает у него в животе трепыхаться, вылетает опять наружу и влетает к нему в рот, высовывает оттуда голову и кричит:
– Возница, ты ещё жизнью своей за это поплатишься!
Тогда возница даёт жене мотыгу и говорит:
– Жена, убей-ка эту птицу у меня во рту.
Размахивает жена мотыгой, а попасть в воробья не может, и вот угодила она прямо в голову мужу, и тот падает мёртвый наземь.
А воробей выпорхнул и улетел.
59. Фридер и Катерлизхен
Жил-был человек, звали его Фридер, и была девушка, звали её Катерлизхен; вот поженились они и стали жить вместе, как молодые муж и жена. Однажды говорит Фридер:
– Я поеду на поле, а ты, Катерлизхен, приготовь к моему возвращению чего-нибудь поесть, чтоб голод заморить, да свежего пива глоток, чтоб жажду утолить.
– Ступай, Фридерхен, – отвечала Катерлизхен, – ступай, я всё тебе приготовлю.
Подошло время обедать, и достала она из трубы копчёную колбасу, взяла сковородку, положила на неё масла и поставила её на огонь. Начала колбаса поджариваться и шипеть, а Катерлизхен стоит, держит сковородку за ручку и думает: «Пока колбаса изжарится, надо бы сходить в погреб да пива нацедить». Поставила она сковородку на огонь, взяла кружку, спустилась в погреб и стала наливать пиво. Бежит пиво в кружку; смотрит Катерлизхен, и вдруг ей приходит в голову: «Эх, а собака-то ведь не привязана; чего доброго, она колбасу со сковородки стащит. Хорошо, что я ещё вовремя вспомнила», – и вмиг выбежала она из погреба.
Но дворняжка тем временем схватила уже колбасу и тащит её по двору. А Катерлизхен, не будь ленива, погналась за собакой; гонит она её по полю. А собака-то была куда попроворней, чем Катерлизхен: колбасы изо рта не выпускала и стала удирать со всех ног. «Ну, что пропало, то пропало!» – сказала Катерлизхен, вернулась назад, а так как бежать она утомилась, то стала идти медленней, чтобы отдышаться.
А в это время пиво всё бежало и бежало из бочки, – кран-то ведь Катерлизхен завернуть позабыла; и когда кружка наполнилась до самого края, начало пиво литься на пол и лилось оно до тех пор, пока вся бочка не вылилась. Уже на лестнице Катерлизхен увидала, что за беда приключилась.
«Вот так-так! – воскликнула она. – Что же мне теперь делать; чтобы Фридер не заметил?» Она подумала и, наконец, вспомнила, что стоит у ней на чердаке мешок хорошей пшеничной муки, купленный ещё в прошлом году на ярмарке, и она решила снести его в погреб и посыпать мукой там, где разлилось пиво.
«Да, – сказала она, – кто вовремя что сберегает, тому оно в беде помогает», – полезла она на чердак, притащила мешок с мукой и бросила его как раз на кружку с пивом; опрокинулась кружка, и разлилось пиво на пол. «Правильно говорится, – сказала Катерлизхен, – что беда беду погоняет», – и стала она рассыпать муку по всему погребу. Сделав это, она осталась своей работой очень довольна и сказала: «Как стало здесь, однако, чисто и хорошо».
В полдень воротился Фридер домой.
– Ну, жена, что ж ты мне на обед приготовила?
– Ах, Фридерхен, – ответила она, – хотела я тебе колбасы изжарить, да стала пиво к обеду наливать, а собака колбасу со сковородки стащила; пока я за собакой гналась, всё пиво из бочки выбежало; хотела я пиво мукой присыпать, да кружку с пивом опрокинула; но ты будь спокоен – в погребе уже сухо.
И сказал Фридер:
– Ах, Катерлизхен, Катерлизхен, не надо было так делать! Можно ли было оставлять колбасу, чтоб собака её стащила, а пиво из бочки выбежало, да ещё засыпать его самой лучшей мукой.
– Да ведь я же, Фридерхен, не знала, ты бы мне раньше об этом сказал.
Муж подумал: «Если и дальше будут с моей женой такие случаи приключаться, то придётся мне самому кое-что придумать».
Он скопил круглую сумму талеров, обменял их на золото и говорит Катерлизхен:
– Видишь, эти вот жёлтые кружочки спрячу я в кубышку и закопаю в хлеву под коровьими яслями. Но ты смотри, кубышки этой не трогай, а не то плохо тебе будет.
– Нет, Фридерхен, я трогать её не стану, – ответила Катерлизхен.
Вот раз мужа не было дома, а в это время явились в деревню купцы продавать глиняные горшки и миски, и они спросили молодую женщину, не купит ли она у них чего из их товара.
– Да вот, милые люди, – говорит им Катерлизхен, – денег-то у меня нету, купить мне не на что; если вам нужны жёлтые кружочки, то я, пожалуй, тогда и купила бы что-нибудь.
– Жёлтые кружочки пожалуй что и пригодятся, а покажи-ка их нам.
– А вы ступайте в хлев да поройтесь, они закопаны под коровьими яслями, вот там и найдёте жёлтые кружочки, а мне с вами вместе идти туда никак нельзя.