Сказки Франции
Шрифт:
Увы и ах! Школа подействовала на Тисту самым непредсказуемым, самым обескураживающим образом.
Когда на черной доске начинали свое медленное шествие буквы, когда развертывались в длинную цепочку все эти трижды три, пятью пять, семью семь, Тисту сразу ощущал легкое пощипывание в левом глазу и вскоре глубоко засыпал.
А ведь он не был ни глупым, ни ленивым мальчиком, и никакой усталости у него не было и в помине. Он был преисполнен самых добрых намерений.
«Я же не хочу спать, я же не хочу спать», — убеждал себя Тисту.
Он пристально всматривался в доску, вслушивался в интонации
Напрасные усилия. Голос учителя звучал в ушах Тисту как колыбельная, на черной доске наступала ночь; потолок шептал мальчику на ушко: «Ну иди же сюда, здесь такие красивые сны!» И прицелесский класс превращался в царство грез.
— Тисту! — вдруг раздавался голос учителя.
— Я не нарочно, господин учитель, — отвечал внезапно разбуженный Тисту.
— Меня это мало волнует. Повторите, что я только что сказал!
— Шесть тортов… разделить на двух ласточек…
— Кол!
В первый свой школьный день Тисту вернулся домой с целой охапкой колов.
На второй день его в наказание оставили на два часа после уроков, и эти два часа он тоже благополучно проспал.
Ну а на третий день учитель попросил Тисту передать отцу письмо.
Распечатав это письмо, господин Отец с огорчением прочитал следующие слова:
«Сударь, Ваш сын не такой, как все остальные дети. Мы не можем держать его в нашей школе».
Школа возвращала Тисту его родителям.
Глава 5,
в которой говорится о свалившейся на Сияющий дом заботе и о том, как было решено использовать для Тисту новую систему обучения
Забота — это такая печальная мысль, которая начинает сдавливать черепную коробку ранним утром и потом не дает покоя целый день. Она пользуется любым предлогом, чтобы проникнуть в помещение: притаившись меж листьев, залетает в окно вместе с порывом ветра, впархивает, оседлав песенку какой-нибудь птички, прибегает по телефонным проводам.
В то утро забота в Прицелесе звалась: «Не такой, как все остальные дети».
Солнце никак не могло решить, вставать ему или нет.
«Так не хочется будить этого беднягу Тисту, — мысленно говорило оно себе. — Откроет глаза и сразу же вспомнит, что его выгнали из школы…»
Солнце умерило свой пыл и бросало на землю лишь самые слабые из своих лучей, постаравшись при этом закутать их в туман, чтобы небо над Прицелесом осталось серым.
Однако у заботы немало своих маленьких хитростей, и ей всегда удается дать о себе знать. Она взяла да и забралась в самый громогласный заводской гудок.
И все в доме услышали, как гудок забасил:
— Не такой, как остальные-ные-ные! Тисту не такой, как остальные-ные-ные!
Так вот забота проникла и в комнату Тисту.
«Что же со мной будет?» — задумался мальчик. И опять спрятал голову в подушку. Однако заснуть уже не смог. Ну согласитесь, что за незадача: так легко засыпать в классе и страдать без сна в своей постели!
Госпожа Амелия, повариха, бурчала себе под нос, разжигая свои плиты:
— Не такой, как остальные дети, наш Тисту? А что, собственно, у него не такое, как у остальных? Руки такие же, ноги такие же… тогда что?
Слуга Каролюс, нещадно натирая лестничные перила, приговаривал:
— Не такой, как фще оштальные, Тишту! Пришли бы они мне так шкажали, мне!
У Каролюса, должны мы вам сказать, был небольшой иностранный акцент.
На конюшне перешептывались между собой конюхи:
— Не такой, как остальные дети, такой милый ребенок… Вы можете в это поверить, а?
А поскольку лошадям передаются заботы людей, то даже чистокровные смородинно-красные жеребцы и то, казалось, разволновались, застучали копытами по боковым перегородкам, стали натягивать поводья. На лбу же у кобылы Красавицы внезапно появилось три седых волоска.
Один только пони Гимнастик остался в стороне от этой суматохи: он стоял и спокойно жевал сено, обнажая свои прекрасные белые зубы, похожие на маленьких трефовых тузов.
Однако все остальные, за исключением этого пони, который делал вид, будто ему все безразлично, ломали себе голову над тем, что делать с Тисту.
Ну и, естественно, с особым беспокойством задавали себе этот вопрос родители.
Стоя перед зеркалом, господин Отец наводил блеск на свою бриллиантиновую голову, но делал это без особой радости, просто по привычке.
«Надо же, — размышлял он, — получается, что ребенка вырастить даже труднее, чем изготовить пушку».
Сидя в постели посреди розовых подушек, вся розовая, госпожа Мать уронила в чашечку кофе с молоком слезинку.
— Если он засыпает в классе, то как же мы сможем его чему-либо научить? — спросила она у господина Отца.
— Может быть, рассеянность поддается лечению, — ответил тот.
— Мечтательность все-таки не так опасна, как бронхит, — отозвалась госпожа Мать.
— И тем не менее Тисту нужно становиться мужчиной, — сказал господин Отец.
После обмена этими глубокомысленными замечаниями они немного помолчали.
«Что же делать, что же делать?» — мысленно спрашивали они себя.
Господин Отец отличался склонностью к быстрым и энергичным решениям. Руководство пушечным заводом закаляет душу. К тому же он очень любил сына.
— Я придумал, — заявил он наконец. — Все очень просто. Со школой у Тисту ничего не получается — ну и пусть! Ни в какую школу он больше ходить не будет. Это книги его усыпляют; книги, значит, отменяем. Мы проверим на нем новую систему воспитания… раз уж он не такой, как все! Он выучит то, что ему нужно знать, глядя непосредственно на вещи. Ему прямо на месте покажут, что такое камни, что такое сад или поля; ему объяснят, как функционируют город, завод и все остальное, все, что нужно, чтобы помочь ему стать взрослым. Ведь в конечном счете жизнь — это самая лучшая школа. Посмотрим, что из этого получится.