Сказки и истории
Шрифт:
из пыли и птичьего помета.
Довольно большие вырастают, между прочим. Не все. Некоторые.
Мне иногда понятно, что эти деревья на крышах - история про нас.
Ну, то есть, про меня и про людей, которые называются словом "свои" (их немного, зато кроме них толком и нет никого).
Мы - вот такие "деревья на крышах".
Выросли такие все из себя прекрасные там, где расти невозможно,
да и не нужно.
Потому что для древесного роста есть другие, правильные места. Леса там, рощи, парки, сады всякие. Скверы и, что ли, дворы.
А мы, придурки, на крышах растем
И даже не то чтобы совсем уж по своей воле мы там растем. Просто - ну, так получилось.
Мы, понятно, не можем быть примером для подражания. Для кого, собственно? Для деревьев, которые выросли там, где расти положено, на твердой, плодородной земле? Да нет, с какой бы стати нам быть для них примером?
Да и ближайшие наши соседи, телевизионные антенны, вряд ли зазеленеют, вдохновившись нашим примером, даже если очень захотят (а они не захотят, и это, в общем, к лучшему).
Мы вообще непонятно зачем. Мы, впрочем, не "зачем", мы - "потому что". Просто потому, что семена однажды на крышу ветром занесло. Ну и все, теперь надо расти.
И мы не "для чего", мы - просто так. Чтобы было.
Ну, иногда прохожий какой задерет голову к небу, увидит нас, несуразных, ахнет сипло: "Нуниххуассибе!"
Это, надо понимать, у нас миссия такая: ахи из отдельных граждан исторгать. Ну ладно, пусть.
Нас не должно быть, теоретически, но мы уже есть и будем еще какое-то время - нелепые, несуразные, прекрасные, как сама жизнь.
Нечего и говорить, что я нас люблю - а как иначе?
Но это уже совсем другая история.
Про Happy end
Happy end считается нынче пошлостью и чуть ли не подлостью; принято полагать, будто счастливый финал может испоганить самый распрекрасный сюжет, сгноить на корню любую историю, сколь бы пронзительной ни казалась она поначалу, пока почтеннейшая публика надеялась, что в конце концов все персонажи умрут, ну или хоть с ума сойдут, что ли.
Обнаружив, что все остались живы-здоровы, а в конце тоннеля какая-то неведомая сволочь и вовсе стоваттную лампочку вкрутила, почтененнейшая публика морщит носы. Фи, - говорит Почтеннейшая Публика, - ну право же, что за сказки детские, что за вата сахарная, что за пряничная чушь?
Может оно и так. Но, как по мне, пусть финал всякой вымышленной истории будет счастливым, или хотя бы открытым, чтобы у читателя/зрителя (не хочу называть адресата "потребителем", хоть и удобен сей термин, да слово уж больно противное) была возможность домысливать дальнейшее по собственному усмотрению. Но лучше все же откровенный happy end. Чтобы уж никаких сомнений.
Могу объяснить, почему. Только начать придется из такого далекого далека - хоть археологов на помощь призывай.
Тысяча девятьсот восемдесят третий год, окрестности Овидиополя. Это, если кто не знает, такой причерноморский райцентр, умеренно прекрасное захолустье на берегу Белгород-Днестровского лимана. Июль, поздний вечер. Два голодных путника с одним бумажным рублем за пазухой бредут по дороге, загребая ногами пылищу и обоняя вечерний аромат стэпу. Положение путников незавидное, но путники ржут, как кони, выпасенные на конопляном поле и мечтают о куске черного хлеба с солью. Вернее, о двух кусках. Или, если начистоту, о двух буханках черного хлеба и о полной доверху солонке. Такое положение дел удовлетворило бы путников целиком и полностью.
Путники - это мы.
Мы с прекрасной сизовласой девушкой Ёлкой навещали университетских друзей-приятелей, загремевших на военные сборы в Белгород-Днестровский. Передав заложникам мира во всем мире домашнюю еду и папиросы Salve, полдня штурмовали Белгород-Днестровскую крепость, еще полдня - просто валялись на пляже. Возвращаться обратно в переполненной электричке не захотели, решили прокатиться на катере через лиман, благо мутные воды его как раз принялись пылать в лучах заходящего светила. По завершении круиза мы намеревались отбыть из Овидиополя на рейсовом автобусе, благо заранее изученное расписание, вроде бы, позволяло проделать такой маневр - теоретически.
То-то и оно, что теоретически. С нашими транспортными средствами вышла обычная дорожная драма: автобус более-менее придерживался жесткого расписания, зато катер пересекал лиман, как мировой разум на душу положит. В результате, мы причалили к берегу примерно четверть часа спустя после отбытия автобуса. Имелись, правда, такси, но алчные возницы требовали за счастливое возвращение домой по четыре рубля с рыла. Наше предложение: рубль за двоих, - их не только не разжалобило, а даже не насмешило. Ну вот мы и пошли пешком, хотя незаконченное на тот момент физико-математическое образование Ёлки позволило ей разделить в уме, без бумажки сорок (кажется) километров на среднюю скорость пешехода (пять километров в час) и получить настораживающий, мягко говоря, результат.
Мы шли себе и шли по проселочной дороге, бурно обсуждали собственный идиотизм (на электричке уже к дому приближались бы, дескать) - но не сожалели о содеянной глупости, а веселились от души. Ни на миг не сомневались, что идти пешком все эти сорок, или сколько там, километров нам не придется. Что-нибудь обязательно случится: попутная машина, или местная добрая баба-Яга навстречу выйдет, скажет: переночуйте у меня в хате, деточки. Твердо знали, что все как-нибудь устроится, наилучшим образом, как в наших любимых детских книжках-киношках, все будет хорошо.
Так и вышло, понятно. Примерно час спустя нас подобрал какой-то междугородний "Икарус". Водитель был рад нашему рублю; впрочем, плата за проезд стала для него приятным сюрпризом. Пробурчал смущенно: и так бы довез, не бросать же людей ночью среди колхозных полей да огородов...
Уже потом, в темном салоне автобуса мы с Ёлкой дивились собственному героическому пофигизму. Теперь, когда автобус нас подобрал, вдруг стало ясно, сколь малы на самом деле были шансы встретить какой-то попутный транспорт в этакой глухомани, в одинадцать вечера (современному читателю может показаться, будто я преувеличиваю, но в ту пору деревья были большими, а проселочные дороги - куда более пустыми, чем сейчас). Но удивлялись мы задним числом, а пока пилили по трассе, не просто верили, что все как-то устроится, а знали это без тени сомнения.