Сказки Ленинградской области
Шрифт:
— Давай, — говорит, — на работу!
Сразу все лопаты схватили, пришли. Земелька, видишь, рохленькая, только закопана яма эта, зарыта. Вырыли яму. Сапожник опустился. Горошинки (гроба не было, какой гроб там!) на груди положил. Да пяти минут не прошло, и племянник этот, Семенов, выстал. Выстал, смотрит. Видит, что человек пятнадцать тут с лопатами, стоят эти.
— Что, — говорит, — дядя?
— Да что, — говорит, — вот видишь — часовой лежит, с винтовкой упавши, разводящий — как вечный караул, — говорит. Вот я их напоил, да, а так иначе делать
— Ну молодец!
Выскочил с ямы-то.
— Ах, — говорит, — а у меня товарищи-то там, тоже расстреляны безвинно, тоже караульный начальник и разводящий.
(Они когда караулили денежный ящик-то, на пост, так тоже судили, расстреляли их.) Он выскочил обратно в яму. Одному положил на груди горошинки эти, второму. Те тоже выстали.
Этот дядя говорит:
— На тебе, Семенов, ключи от моей квартиры. (Он ведь за городом, этот дядя-сапожник жил, избушка своя, маленькая такая.) Идите, — говорит, — ко мне. Надо всё обделать, яму-то обратно зарыть да рассчитать этих людей за работу. Да ведь не уйдешь — пьяны все. Пускай выстанут, потом уйду.
Ну вот они пошли к сапожнику туда на квартиру, а он сидит на могилке. Часовой сваливши, разводящий, караульный начальник. Потом он стал будить часового.
— Товарищ часовой, — говорит, — вставай, скоро день будет, светло! И заметят, — говорит, — увидят, и нехорошо будет, вставайте. Я ухожу.
Он выстал, часовой этот. С похмелья голова болит.
— Ой, — говорит, — дедушко, нет ли немножко опохмелиться?
— Да есть, — говорит, — бутылочка вот еще оставит, да.
Налил ему маленькую стопочку: выпил, опохмелился.
Разбудили караульного начальника, разводящего. Те опять опохмелились, тоже немножко. Потом:
— Ну, — говорит, — вот и спасибо. Видишь, как хорошо поминали племянничка. Что я? Ничего я вам не сделал, ничего, всё хорошо. До свиданья! говорит. — Спасибо вам! Всё в порядке на могилке.
(А он уже, пока они спали-то, так винтовку в руки взял и дежурит за часового, никого не подпускает. Кто подойдет, так: «Стой! Не подходи!»- кричит.)
Распрощался с этим часовым, с караульным начальником, с разводящим и пошел домой.
Приходит домой. Они у него на квартире.
— Ну, дедушко, купи водки, выпьем мы, — говорит тот Семенов.
Он пошел да четверть — раньше четверти были, пять бутылок, — четверть принес водки. Выпили. Ну, а эти товарищи — караульный начальник, да… они жили как-то с города-то на окраине, где-то далеко там они, отдельно. Не смеют пить.
— Пойдем мы, — говорят, — домой потихоньку, знаешь, тайком будем. В случае чего — так в подвале, да прятаться. А то узнают, опять поймают и опять расстреляют.
— Ну ладно, идите.
Они пошли по домам. А Семенов с сапожником остался тут. Сапожник бумажник подает Семенову. (Когда его расстреляли-то, так там было около трехсот тысяч рублей денег и горошинки-то эти. «Вот, говорит, дедушко, дядя, говорит, все хоть деньги израсходуй, а как хошь — выкопай яму и меня достань»…)
А
— Вот, — говорит, — племянничек, я твоих денег израсходовал, считай сам: кошель полный купил водки да пятнадцать лопат, уплатил по рубль двадцать пять копеек за лопату, ну и рабочим еще по пятнадцать рублей дал каждому, на пятнадцать человек. Вот считай. А остальные деньги все налицо, бери, пожалуйста.
А он говорит:
— Нет, дядя, — говорит, — мое дело молодое, деньги дело нажитое. Пускай деньги у тебя, мне не нужно ничего.
А горошинки эти взял себе.
Ну и вот, начали пить, с сапожником с этим. А все еще ночь на улице. Ну, пили-пили. Четверть-то почти что всю распили. Опьянел крепко этот Семенов. Опьянел и пошел по городу. И знаешь, кто попадет встречу, а он разны похабны песни поет. Кто встречается:
— Что ты, — говорит, — чего попало кричишь, орешь?!.
А он здоровый был парень такой. Ну, всех подальше посылает…»
Идет по городу-то такой пьяный и подходит к царскому к дворцу. Дворник выбегает с царского дворца.
— Куда ты, — говорит, — лезешь?! Бродяга! Тут, — говорит, — у нас царь живет. У царя дочь болеет семь годов уже. Не могут никакие врачи, волшебники, колдуны никак вылечить. Семь годов лежит уже, сохнет, без сознания лежит. Разве царю до этого — ты орешь чего попало?!
— Да иди ты, — говорит, — подальше от меня, даже к чертовой матери! Я царя дочь за пять минут вылечил бы! Я первейший врач в мире! (Пьяный, пьяный очень.) Первейший врач в мире, за пять минут вылечил бы царя дочь.
А царь-то услышал, на балконе там сидел аль спал, услышал и дал приказ:
— Задержать такого-то человека и представить ко мне в дворец!
Ну, знаешь, выскочили человек десять-пятнадцать там солдат, его за руку, кто за ногу схватили, потащили пьяного туда.
Царь пришел, посмотрел — действительно, пьяный он. Без сознания.
— Ну, — говорит, — повалите его спать вот в отдельную комнату, вот здесь на перину, повалите спать.
А прислугам сказал, что дежурьте.
— Только он выспится, проснется, налейте ему вот такой большой стакан крепкого вина. Пусть он поправится, опохмелится, а потом, — говорит, — доложите мне, я с ним поговорю.
Ну, его принесли, на перину бросили такого пьяного, и он уснул. Уснул. Спит — храпит. Потом выспался. А дежурят его прислуги эти, всё и смотрят. Как только открыл глаза — видит: не в плохом месте, на перине лежит, и комната — так чисто кругом, плакаты [20] — всё цари, и других-то стран, генералы. Большие плакаты такие. А сразу эта прислуга прибежала и несет стакан вина крепкого такого.
— Выпейте, — говорит, — пожалуйста!
А он говорит:
— Прежде чем выпить, скажите, пожалуйста, где я нахожусь? (Он не помнит сам себя: как попал, когда попал туда.) Где я нахожусь?
20
Плакаты — здесь в смысле: портреты.