Сказки на ночь. Пробуждение
Шрифт:
Но самому Дэвиду было не до улыбок, и тем более не до смеха. Он уже словно чуял дыхание смерти в затылок, но пока не осознавал этого. И вот пошла седьмая по счету партия. И вот его соперник вскрывает карты, небрежно бросая их на стол. Среди них была та самая карта. Его карта. Джокер, некогда приносивший удачу, а теперь громивший своего хозяина в пух и прах. Парень уже хотел собрать все карты в колоду, но тут до него дошло. Человек, изображенный на карте, и игрок, сидевший сейчас перед ним одно и то же лицо. Полностью, до мельчайших подробностей. По спине Дэвида побежали мурашки. Такого просто не могло быть. Не могло в принципе. Все это начинало смахивать на чертовщину. По всему телу пробежала дрожь, а холодный пот струился каплями по всему телу. Умом парень понимал, что надо завязывать эту игру, но руки сами сделали очередную раздачу. Исход этой партии уже был предопределен, но Дэвид не мог ничего сделать, тело…словно не слушалось его, заставляя продолжать игру. И вот настал решающий момент. Незнакомец аккуратно положил свои карты поверх колоды, и на испуганного парня смотрел адский джокер. Только теперь он улыбался…точно парень сидящий сейчас перед ним. Руки Дэвида тряслись, он уже не понимал, что происходит. Перед глазами стояла эта улыбка, и она окружала его везде, куда бы он ни посмотрел. На каждом лице, в каждом человеке он видел ее. Среди толп людей на него смотрел джокер. Только в его руках уже была не корона, а окровавленный кинжал и потрескавшийся череп. Словно намек на то, какая участь уже ожидала парня. Но тут взгляд Дэвида вернулся к незнакомцу и злополучной карте. Сходство было очевидным. Только теперь…карта точь-в-точь отражала мимику сидевшего перед ним человека. И не просто повторяла, она….она была живая.
Дэвид схватился за голову, а потом достал пистолет. Он хотел как можно скорее покончить со всем этим. Но нет, он не собирался совершать самоубийство здесь и сейчас. Вместо этого он выстрели прямо в дьявольскую карту. Джокера, сводившего его с ума. И в этот же миг все закончилось. Мир вернулся к привычным очертаниям, за исключением пары вещей. Дэвида теперь держали за руки четыре охранника, скрутив руки за спиной. Перед ним, на стуле, сидел мертвый человек, застреленный в голову, на столе лежала продырявленная выстрелом игральная карта, а рядом валялся дымящийся пистолет.
*****
Я начал кричать, что мой соперник – не тот, за кого себя выдает, что не стрелял в него. Всех вокруг пытался уверять в своем поступке.
– Со мной играл джокер! – Начал кричать я в панике, наивно полагая, что мне поверят, однако нет. Меня бы убили прямо там, но в следующий момент полиция ворвалась в здание и повязала всех. Можно сказать, что мне повезло.
Адвокат выслушал историю до конца и подождал, пока его клиент закончит.
– Странная история. Всё, что вы описали, звучит правдиво. Я знаю, когда мои клиенты врут. Только вот есть одна проблема, мистер Мэлтон. Камеры видели вас в парке, но не видели вашего так сказать приятеля. Вы остановились и достали карту из кармана. Стояли так несколько минут и ушли. Камера также сняла, как вы проигрывали человеку, причем он парень был опытнее вас, умышленное убийство, – закончил адвокат.
– Серьезно? Думаете, что у меня крыша поехала до всего этого? – Спросил Дэвид, придвинувшись поближе.
– Не знаю. Мой знакомый полицейский сказал, что тело лежит в морге до сих пор. Этого человека не существует, и опознать кому-либо невозможно, – ответил адвокат, – у меня для тебя кое-что есть.
Перед Дэвидом лежала карта с дыркой, где изображен танцующий шут.
– Оставляю на память, – ответил адвокат и покидает своего клиента, которого приговорили к пожизненному заключению.
Парень взял карту в свои руки.
– А жить красивой жизнью было и вправду роскошно. А теперь, увы, я вне игры…
Ели мясо мужики
Лето в этом году выдалось жаркое. Я проснулся еще до первых петухов, ведь сегодня нужно было сделать много всего. Позавтракав, я пошел в поле. В конюшне кончалось сено, и я решил привести немного. Я конюх, и мне не привыкать. В поле сидели мужики и о чем-то бурно спорили. Я не обратил на это внимание, и стал закидывать сено в телегу. Прислушавшись немного к разговору, я понял, что обсуждают меня. Хотел бы я вмешаться, но не охота портить отношения со всеми. Прикатив телегу с сеном к конюшне, я накормил лошадей. Делать пока что было нечего и я поднялся на холм. Тут я недавно соорудил скамеечку, чтобы спокойно смотреть, как пасутся мои скакуны и заниматься своими делами.
Вилы совсем притупились, и я решил их наточить. Воздух был приятный и еще не прогревшийся. С холма открывался прекрасный вид на нашу деревню. Сегодня нужно было убраться в конюшне, сходить на поле, наколоть дров. Еще много дел, но я постарался об этом не думать, по крайней мере сейчас. Было еще тихо, но слышно, как поют в поле мужики.
Вдруг я услышал, как хлопнула калитка моего дома. Дом находится на окраине, и только моя калитка так громко закрывается со скрипом. Я повернул голову и увидел, как моя красавица-жена с кувшином в руках направилась в сторону поля. Она была действительно красавица. Густые, золотистого цвета волосы были собраны в аккуратную, длинную и толстую косу. Льняное платье с ситцевыми красными рукавами и подолом подчеркивало ее фигуру. Гордая походка, холодный взгляд. За меня она вышла по расчету. Правда детей нам Господь не дал, да и Марья сама не очень любит меня.
Мне стало интересно, зачем она идет в поле. Ведь обычно я в это время в конюшне. Если, конечно, она вообще ко мне идет…
Моя Марьюшка, подошла к плетеному забору и, облокотившись на него, что-то крикнула. Мужики её дружно и радостно поприветствовали. Марья развернулась и пошла к небольшому сараю, где мужики оставляли лопаты и вилы. Прошло несколько минут. Я не понимал, что она там так долго делает, пока мужики не стали по одному заходить к ней, выстраиваясь в очередь. Мне стало обидно. Очень обидно. Я знал, что она мне изменяет, но ничего не мог с этим поделать.
Перебрались мы сюда недавно, однако моя женушка уже успела стать первой красавицей в деревне. А я вот всего лишь простой мужик, который теперь работает конюхом. Зарабатываю я немного, но этого хватает на то, чтобы покупать корм животным, содержать огород и тратиться на подарочки для Марьюшки.
Я насчитал уже шестерых, побывавших с ней за час. Мне не хотелось мучить себя, и я отправился домой. Загнав лошадей в стойло, я ушел домой. Жены еще не было дома. Я сам разогрел себе борщ в чугунке и пообедал. Прошло еще около часа, и вдруг я услышал, как хлопнула калитка. Вид у Марьи был уже не тот: волосы распущены и спутаны, платье местами сорвано. Она зашла в дом и окинула меня презрительным и холодным взглядом, словно я и не мужем ей прихожусь. Говорить с ней не было смысла, все это было впустую.
Я зашел в свою комнату и присел на старую пружинную кровать, вспоминая, куда я положил точило. Мы с Марьей спим отдельно, потому что она так хочет. Я любил ее и не хотел ей перечить. Она зашла ко мне в комнату и закричала:
– Чего это ты расселся? Иди заколи поросенка, сегодня мужики придут на ужин!
– Марьюшка, – возразил я. – Но нельзя пока свиней трогать, подрасти им надо. Что мы зимой будем кушать?
– С таким работником как ты действительно нечего есть будет скоро! Вот Степка – это мужик. Он и в поле, и дома – всюду! А ты, увалень, целый день сидишь тут и ничего не делаешь!
– А как же лошади? Поле? Огород? Наш дом, в конце концов? Я все это содержу!
– Экое богатство! Это есть у всех. Вон и у Васьки с того конца деревни. У него жена вообще ничего не делает! А я и убери, и помой, и принеси… – возмутилась она. – И Иван быка вчера заколол, а ты…
С этими словами она ушла. Я был разозлен. Я не любил, когда меня сравнивают с другими мужиками. Я вышел на кухню, взял напильник и нож. Пока я затачивал лезвие, Марья опять начала мне рассказывать о том, какие мужики молодцы, и какой дурак – я.