Сказки народов мира; Тысяча и одна ночь
Шрифт:
— Эфенди! Этот человек шел, взвалив на спину дрова. Нога у него запнулась, он упал. Дрова свалились, и он попросил меня взвалить ему вязанку дров на спину. Я спросил у него, что он даст мне за это. «Ничего», — сказал он. «Ладно», — подумал я и согласился. Взвалил ему дрова и потребовал обещанное им «ничто»., а он мне не дал. Вот я и требую теперь от него это «ничто». Удовлетворите меня в моих правах.
Хаким переправил их к ходже, искусство которого в разрешении подобных тяжб было уже испытано.
Ходжа, согласно положению, внимательно выслушал все, как было, и сказал:
— Ну, конечно, ты прав: безусловно, он должен исполнить свое обещание — уплатить свой долг, — и, указывая на коврик, на котором сидел, продолжал: — Подойди сюда, дружок! Подними этот ковер, на котором я сижу. Что там?
— Ничего, — отвечал истец.
— Возьми его и уходи. Ну-ну, не задерживайся, бери, что тебе принадлежит, и проваливай по своим делам!
Однажды ночью ходжа в волнении разбудил жену и говорит:
— Ай, жена, подай мне поскорее, пока я не разгулялся, мои очки!
Жена дала ему очки, но спросила о причине беспокойства-.
— Мне снится красивый сон, но кое-что я не могу разглядеть, — заметил ходжа.
СКАЗКИ НАРОДОВ ЕВРОПЫ [76]
76
Фольклор народов Европы, который в течение многих веков развивался параллельно с богатой литературой, восходящей корнями к народному устному творчеству и воспринявшей, так или иначе, традиции античности — древнегреческой и древнеримской культуры, подарил миру классические образцы народной сказки. Это сказки о животных (знамениты, например, «Бременские музыканты» в обработке братьев Гримм), волшебные сказки (среди них известная на весь мир «Золушка»), бытовые сказки и анекдоты.
Животные в сказках европейских народов — часто устойчивые типажи, воплощение тех или иных свойств человеческой натуры (лис и лисица — хитрецы и обманщики; волк — глуп, жаден и свиреп), в них легко узнать представителей тех или иных сословий: например, в упомянутом уже волке нетрудно разглядеть феодала. «Какой ты злой, волк! Зачем топчешь ногами слабых?» — спрашивают пострадавшие от него осы во французской сказке «Волк, улитка и осы», уже своим риторическим вопросом характеризуя злого волка, который еще к тому же оказывается порядочным дурнем. Легко обманывает волка и сова, попавшаяся в зубы серому в забавной португальской сказке «Съел сову!».
Явные следы обожествления зверя или отношение к этим историям как к магическим для европейских сказок о животных — давно пройденный этап. Это, скорее, аллегории, иносказания, басни, сатирические повествования, часто с нравоучительным подтекстом. Бывают также и шуточные сказки о животных, которые служат прежде всего для того, чтобы посмешить, развлечь.
Волшебные сказки народов зарубежной Европы характеризуются развитым сюжетом, динамичностью действия, которое увлекает читателя и слушателя. Нередко это развернутые повествования, в них мы находим идеального, с народной точки зрения, героя, доброго, душевно щедрого, который после приключений добивается богатства и счастья — женитьбы на принцессе или богатой девушке.
Излюбленные всеми народами мира сказки о гонимой падчерице (типа «Золушки») существуют в фольклоре народов зарубежной Европы в виде ярких, запоминающихся, развернутых повествований, позволяющих создать необыкновенно милый образ идеальной героини — терпеливой труженицы. Эти сказки о гонимой падчерице сравнимы только со сказками на соответствующую тему, которые записаны у народов Азии.
Кроме того, следует отметить оригинальную словацкую сказку о бедной падчерице — «Двенадцать месяцев», которая послужила хорошей основой для известной одноименной пьесы С. Маршака.
Мир волшебников, чародеев, добрых фей в европейской сказке давно воспринимается как поэтический вымысел. Волшебные палочки и волшебные колечки, чудесные дудочки и прочее превратились в образность, разглядеть их мифологическую основу иной раз бывает нелегко. В мир волшебной сказки зарубежных европейских народов легко и непринужденно входят не только чудесные помощники — необыкновенный щенок и кот, ловкий лягушонок, — но и шутка, ирония, неверие в чудеса, о которых в этих сказках рассказывается.
Бытовые сказки европейских народов приближены к атмосфере реальной крестьянской или городской жизни. Это весьма распространенная в их фольклоре разновидность сказки, близкая к анекдоту. Обычно в них господствует атмосфера комического, стихия сатиры, действует смекалистый и ловкий герой простого происхождения. Он всегда характеризуется в поступке, в нем явственно проступают черты определенного социального типажа (ремесленника, крестьянина, бывалого солдата) и черты национальные, по которым мы узнаем веселых французских шутников-охотников («Три охотника») и отчаянно смелого солдата-хорвата («Как солдат черта обрил»).
Кстати, не из тех ли он бесстрашных солдат, что в 70-е годы прошлого века сражались за независимость своей родины против османского владычества? Ведь симпатии сказочников в некоторых других странах, например во Вьетнаме и Китае, никогда не привлекал солдат. Наоборот, там солдат — мишень для насмешек сказочника, поскольку феодальные армии этих стран нередко были орудием подавления своих же народов. И народ платил солдатам и стражникам той же монетой, изображая их глупцами и недотепами, напрочь лишенными смекалки.
К сожалению, теперь факты живого бытования сказок у народов зарубежной Европы стали редки, и нам, пожалуй, вряд ли удастся услышать тихим летним вечером от деда-сказочника ту самую хорватскую сказку «Как солдат черта обрил» или польскую сказку «Пастух, который тысячу зайцев пас». Но можно быть уверенным, что слушатели»-хорваты воспринимали солдата именно хорватом, а слушатели-поляки — заячьего пастуха, бежавшего в давние времена из татарского плена, именно поляком.
Существуя века рядом с литературой, европейская сказка питала ее, давала ей свои жизненные соки.
Еще гомеровский эпос — древнегреческая «Одиссея» (время жизни Гомера разные ученые относят к различным векам в период с XII до VII века до нашей эры) содержала интересный сказочный материал. На основе сказок, их образов, мотивов и сюжетов строились многие произведения средневековой литературы. В рыцарских романах, например знаменитого французского романиста XII века Кретьена де Труа, важную роль играет сказочная фантастика. В них фигурируют волшебники и чародеи, заколдованные замки, любовный напиток и другие чудеса. Одним из значительных произведений французской литературы XII–XIII веков считается «Роман о Ренаре», основывающийся на сказках о животных. Народные темы и сюжеты ощутимы и в европейской литературе эпохи Возрождения — вспомним новеллы великого итальянского писателя Джованни Бок-каччо (1313–1375), создателя «Декамерона», а также написанный в подражание ему сборник «Приятные ночи» (1550–1553) Джана Франчески Страпаролы (1480 — около 1557), тоже итальянца.
Изучение фольклорной основы литературных произведений, или, как говорят ученые, фольклоризма литературы, давно стало важным направлением в науке, и оно дает нам много свидетельств связи памятников литератур Европы со сказочной стихией.
Так, на основе повествовательного фольклора была создана в конце XVI века немецкая народная книга анекдотических историй о шильдбюргерах — жителях города Шильды. Эти истории звучали как вызов добропорядочным
Немецкие народные книги, в том числе истории о шильдбюргерах, были необычайно популярны. Их читали вслух для всех окружающих и про себя, рассматривали гравюры, хотя качество их было далеко не лучшим. А словечко «шильдбюргер» стало нарицательным.
Но все же первым сборником сказок в Европе, видимо, следует считать «Сказку о сказках» (1634–1636), или «Пентамерон», Джамбаттисты Базиле (издано в 1575–1632 гг.), обрамлением в этом сборнике выступала сказка о злоключениях принцессы Дзозы и очарованного принца Тадео.
В 1697 году вышли французские сказки в обработке Шарля Перро (1628–1703), составившие сборник «Истории или сказки былых времен с поучениями», который имел подзаголовок «Сказки матушки Гусыни». А дружное семейство Перро часто собиралось на вечера сказок, во время которых пересказывались приключения Золушки, Красной Шапочки, Кота в сапогах.
Выход в свет книги сказок Ш. Перро, завоеванная ею популярность подготовили французского да и вообще европейского читателя к восприятию восточных сказок — знаменитой «Тысячи и одной ночи», которая, кстати, была не простой записью сказок, а грандиозным собранием произведений народной литературы. В 1703–1713 годах выходит французский перевод этого свода в двенадцати томах, выполненный А. Галланом. Это был не первый случай встречи европейского читателя с творением восточной литературы, в основе которого лежали сказки: арабская версия древнеиндийской «Панчатантры» (III–IV вв.), известная под названием «Калила и Димна», была переведена на греческий в 1081 году и получила заглавие «Стефанит и Ихнилат». В течение XIII–XVI веков появились переводы арабской версии на испанский, латинский, немецкий и другие языки Европы.
Девятнадцатый век стал веком большой работы по собиранию сказок. Прежде всего будет справедливым упомянуть об огромной заслуге известных немецких ученых братьев Гримм, которые в период с 1812 по 1822 год опубликовали три тома немецких «Детских и домашних сказок». Это был свод, в который вошло двести сказок, не считая вариантов.
Отметим, что один из братьев, Якоб Гримм, впоследствии высоко оценил научную деятельность активного собирателя фольклора зарубежных славянских народов Вука Стефановича Караджича (1787–1864), сербского филолога, историка, этнографа. Караджич стал первым собирать сказки этих народов.
Разумеется, теперь во всех странах Европы имеются многочисленные издания сборников сказок.
Там существуют центры по их изучению, издана «Энциклопедия сказок», указатели сказочных сюжетов и мотивов.
Н. И. Никулин
Давно это было, еще во времена татарских набегов. Тучей налетали татары из восточных степей и, словно паводок, заливали польские земли. Никому от них не было спасения. Деревни и города предавали они огню, стариков и детей убивали, а молодых в ясырь — в полон — угоняли.
Из татарской неволи рыцарей выкупали короли, богатые горожане — своих родных, а крестьян кто выкупит? Вот и оставались они в плену-неволе, пока смерть не выкупит. Разве что убежать посчастливится.
Посчастливилось Всемилу — убежал он из татарского плена.
Сколько дней, сколько ночей шел он на родину — не счесть! Дожди поливали его, солнце жгло, ветер насквозь пронизывал, холодал он и голодал.
Но ему все нипочем. Торными дорогами идет, глухими тропками, степью раздольной, лесом дремучим: тоска по дому гонит его вперед. И кажется ему, нигде такой золотой пшеницы нет, пригорков таких привольных, ручьев серебристых, как в родном краю, где Висла течет.
Вот пробирается он бескрайней прикарпатской пущей. Кругом лес да лес, ни единой души нигде. На рваной сермяге — пыль чужедальних дорог, за спиной сума потертая, а в суме все его богатство: краюшка хлеба, пузырь с молоком — добрых людей подаяние, да горстка монет, что на дороге нашел.
Идет, ягоды собирает и ест, а хлеб да молоко не трогает, напоследок оставляет, когда голод совсем доймет.
Вдруг из-за дерева старичок выходит. Сгорбленный, борода седая, палкой подпирается.
— Здравствуй, странник!
— Здравствуй, дедушка!
— Добрый человек, нет ли у тебя хлебушка? Совсем я изголодался, еле на ногах стою.
— А почему, дедушка, ты ягоды не собираешь? — спрашивает Всемил.
А старик в ответ:
— Ах, милок! Это молодому легко: нагнулся, ягодку сорвал и пошел дальше. А старые кости не гнутся.
«Старость — не радость, — думает Всемил. — Надо помочь старику. А с меня и ягод хватит!»
Вынул из сумы хлеб и старику протягивает:
— На, дедушка! Ешь на здоровье.
Обрадовался старик. Одной рукой краюшку схватил, другой дудочку из-за пазухи достает.
— Возьми дудочку на память. Может, пригодится.
Как встретились они невзначай, так и расстались, и каждый в свою сторону побрел: один — на восток, другой — на запад.
И десяти шагов не отошел Всемил, оглянулся, а дед как сквозь землю провалился.
«Небось за деревьями не видать его», — подумал Всемил и зашагал дальше.
Вот кончился лес, и расстилается перед ним пустошь, солнцем опаленная, сухая, каменистая. Растет на ней травка чахлая да красный чабрец, сухая овсяница колосками шуршит, да ядовитый очиток желтеет. Одно слово — пустошь. Ни дымка, ни жилья не видно.
Час за часом проходит, солнце палит немилосердно, а пустоши конца-краю нет.
«Отдохнуть бы да молока попить», — думает Всемил и по сторонам озирается — ложбинку ищет, где бы примоститься.
Вдруг поднялся ветер, зашумел, засвистел поверху, а наземь спустился — тучи песка взметнул, свет белый заслонил.
Долго ли, коротко бушевал ветер, а когда улегся, видит Всемил — навстречу ему старичок бредет. Совсем дряхлый да немощный. Тот, которого он в лесу повстречал, против этого молодец молодцом.
— Дай водицы, добрый человек! — прохрипел старик. — От жажды умираю.
Как быть? И старика жалко, и молоко отдавать не хочется.
— Спаси меня! Спаси! — молит старик.
Откажешь, утаишь молоко — душой покривишь.
«Авось доплетусь как-нибудь до деревни или на ручеек набреду и напьюсь вволю», — думает Всемил, достает из сумы пузырь с молоком, конопляную нить развязывает и старику подает.
— Пей, дедушка, на здоровье!
Обрадовался старик. К пузырю приник и все молоко до капли выпил.
Утолил жажду и говорит:
— От неминучей смерти спас ты меня! Чем же мне отблагодарить тебя? Возьми вот кнут, может, пригодится.
Сказал и вытащил из-за пояса можжевеловое кнутовище с конопляной веревкой и хлопушкой из конского волоса на конце.