Сказки нового Хельхейма

Фрай Макс

Даха думает: так, язык у меня уже развязался. Осторожней надо с грушевой водкой, вечно я от неё начинаю пространно вещать. У человека дочка осталась во Тьме за Воротами, он ко мне уж точно не за мифами и легендами шёл.

Она спрашивает Александра:

– Значит, твоя Микаэла не просто одна из застрявших? А что с ней не так?

– У Микаэлы во Тьме есть сын, – говорит Александр. – Прямо там и родился. Мой, получается, внук.

– Ничего себе. Я не знала.

– Да никто кроме нас с Ниной не знал. Мика в принципе необщительная. У неё единственная подружка – Нина, сестра. Они двойняшки. С виду не одинаковые, но всё равно, считай, близнецы. С близнецами,

говорят, так часто бывает, что они друг для друга – весь мир. Ладно, неважно, речь сейчас не о том. А о том, что Микаэла сына не бросит. Может быть, стоит увести её хитростью? Или силой? Сиды это умеют, я знаю. Но как быть с мальчишкой? Нельзя, наверное, его одного бросать. Он, конечно, без матери не пропадёт, уже не младенец. Но ещё и не взрослый. Четырнадцать лет. Короче, я не знаю, что делать. О чём тебя надо просить – забрать Микаэлу из Тьмы, или оставить в покое, пусть сына растит? Как вообще в таких случаях поступают? Мне нужен совет.

Даха долго молчит. Но не потому что не знает ответа, а чтобы лишнего не сболтнуть. Наконец говорит:

– Хорошо, что ты мне рассказал про внука. Придумаем что-нибудь. Не грусти, нормально всё будет с обоими. Я сама за твоей Микаэлой схожу.

Уже потом, свернувшись клубком на тахте в подсобке, потому что ноги после грушевой водки до дома вряд ли дойдут, Даха говорит – не то присевшему рядом Рахмету, не то себе, но всё-таки вслух:

– Как же удивительно иногда сплетаются судьбы уходящих и сидов. Как красиво мы возвращаем долги!

Что – красиво? Чьи именно судьбы сплетаются? Какие долги? – недоумевает Рахмет. Но молчит, не переспрашивает, потому что хорошо знает Даху. Захочет, сама расскажет. А не захочет, сделает вид, будто спит.

Даха спит.

* * *

Раньше по вечерам Ева часто ходила в бар в трёх кварталах от дома, заказывала стакан сидра, или светлого пива и подолгу сидела в каком-нибудь дальнем углу. Ей там всё нравилось – тихая музыка, спокойная атмосфера, знакомые лица соседей, стареющих у неё на глазах, вместе с ней. Здесь Еве всегда начинало казаться, что она пришла навестить родных, и ей это очень нравилось, хотя на семейные торжества к настоящим родственникам её палкой было не загнать.

В локдаун бар не работает, как и всё остальное, кроме аптек и продовольственных магазинов, да и те закрываются в страшную рань. Но Ева всё равно выходит из дома по вечерам с бутылкой сидра, или светлого пива, чтобы выпить его под навесом у входа в бар. Еве кажется, что от этого бар уцелеет, не разорится и не закроется навсегда. Никакой логики в этом нет, но ей и не надо логики. Ей даже веры не надо. Достаточно исполнять ритуал.

Ева сидит на ступеньке у входа, под навесом – это сейчас особенно кстати, потому что моросит ледяной зимний дождь. Медленно цедит пиво; ей на самом деле не особенно хочется. Но надо, выпить пива на этой ступеньке – Евин тайный, смешной, никому не нужный священный долг. Впрочем, Еве тут нравится, как раньше нравилось в баре. Надо же, – думает Ева, – бар закрыт, здесь холодно и темно, нет ни музыки, ни тёплого тусклого света, ни запахов, ни голосов, ни знакомых лиц, а атмосфера и настроение сохранились. И через замочную скважину выбрались из помещения на крыльцо.

Поэтому Ева совершенно не удивляется, когда из-за угла выходит сосед. Поднимает руку в приветственном жесте, спрашивает: «Не помешаю?» – и садится рядом, не дожидаясь ответа. И так же ясно, что нет.

– Я не забыла про груши, – говорит ему Ева. – Просто дома давно не была.

То есть, Ева сперва говорит,

а потом уже вспоминает, вернее, осознаёт: рядом с ней на крыльце как ни в чём не бывало, расселся сосед Георгий. Я им с Ларой груш обещала, – медленно, чуть ли не по слогам, как бывает спросонок, думает Ева, – а собрать не успела, потому что как-то слишком быстро ушла обратно во Тьму.

Так, спокойно, – говорит себе Ева; впрочем она и без дополнительных увещеваний спокойна как никогда. – Это сосед Георгий. Это просто сосед Георгий. Из двухэтажного жёлтого дома с оранжевой крышей, который мне часто снится. Просто сосед Георгий из… из сна. У него желтый дом, а у нас бирюзовый; мы ещё договаривались, как покрасить дома, чтобы рядом красиво смотрелись. Засиделись тогда вчетвером почти до утра. Эл сперва хотел фиолетовый… так, стоп. Эл хотел фиолетовый! То есть Эл у меня из того же сна, что Георгий. Они вместе мне снились. Одновременно. И получается… погоди, это что же у нас получается? То есть, Эл тоже может прийти наяву?

– Эл не мог за тобой прийти, – говорит Еве сосед Георгий, то ли прочитал её мысли, то ли просто их угадал. – Он же не сид. Зато я, по счастливому совпадению – да.

Точно же, – думает Ева. – Нормальные люди во Тьму за Ворота не ходят. Только сиды и такие как я. И одновременно Ева, конечно же, думает: какие, мать твою, «сиды», дурища? Ты ещё эльфов вспомни. И лепреконов. И кто там у нас ещё обитает в волшебных холмах.

– Эл тебе передал подарок, – говорит ей сосед Георгий.

– К-к-какой п-п-подарок? – наконец произносит вслух Ева, заикаясь и запинаясь, но не от волнения, а от странного, ни на что не похожего ощущения, словно во рту у неё целых два языка, и они друг другу мешают, трутся и сталкиваются, спасибо хоть не завязываются узлом.

– Хороший! – смеётся сосед Георгий. – Руку давай, покажу.

Ева сидит неподвижно, потому что не может вспомнить, какая часть её тела «рукой» называется, и какое действие описывает глагол «давай». Но Георгий и сам справляется, пока Ева думает, достаёт из кармана и надевает ей на мизинец кольцо в виде хитрой спирали; конечно, зелёное. Ева в Ирали только зелёное золото носит, другие металлы не признаёт.

Ева долго смотрит на палец, украшенный дарёным кольцом, наконец говорит:

– Какой же это подарок. Ему уже, как минимум, двадцать лет. Мне его Эл подарил, когда только начал за мной ухаживать. Он тогда промахнулся с размером – видишь, какое маленькое. Но мне даже нравится, что оно сидит на мизинце. Кроме меня так, кажется, никто не носит колец.

– Вспомнила! – радуется Георгий.

– Не знаю, – вздыхает Ева, – что я вспомнила, а что сочинила. Но ты-то и правда Георгий. Муж Лары. Сосед.

– Эл ещё и вино тебе передал, – говорит ей Георгий. – Молодое, последний ваш урожай. Чтобы выпила на дорожку.

– На какую «дорожку»? – удивляется Ева. Но не вся целиком удивляется, только какая-то часть, а остальная Ева думает, ещё не веря, но уже твёрдо зная, что спасена: ну, это просто логично, что меня во Тьме доживать не бросили, так с людьми поступать нельзя.

Сосед Георгий тем временем достаёт из-за пазухи маленькую бутылку, объёмом всего в стакан. Говорит:

– На самую лучшую в мире дорожку. У меня грузовик во дворе вон за тем магазином. Домой поедем сейчас.

Ева пробует вино и смеётся, молодое вино на неё почему-то всегда действует так. Выпьет буквально глоток и хохочет, как школьница, которой подружка только что рассказала ужасно глупый и от этого ещё больше смешной анекдот.

– Наше вино здесь во Тьме, – говорит сквозь смех Ева, – такое дурацкое!