Сказки о цветах
Шрифт:
— Дафна, прекраснейшая из прекрасных, я — бог света Аполлон. Выйди ко мне и раздели со мной мою любовь и царство! — предложил Аполлон нимфе.
Дафна тряхнула мокрой головой, и голова ее украсилась короной из сверкающих капель.
— Ты — прирожденная повелительница, даже прекрасная Елена не может соперничать с тобой! — воскликнул Аполлон, протянув Дафне руки.
— Ты горяч, как твое солнце. — Нимфа опустилась в воду, только белое лицо ее покачивалось над потоком, словно водяная лилия.
— Дафна, если ты не выйдешь
— Постой, не баламуть воду, отец спит — разбудишь его раньше времени, он рассердится и поднимет на реке такие волны, что все лодки перевернутся, — остановила Дафна Аполлона, решив остудить огненную страсть бога.
Подняв со дна реки диск, она кинула его Аполлону со словами:
— Пускай нашу судьбу решают боги. Я полюблю того из вас, кто, метнув трижды диск, дальше кинет его.
Бедный Гиацинт! Он от души желал другу победы, но от волнения у Аполлона дрожала рука, и два первых броска оказались неудачными, а Гиацинт, как ни поддавался другу, метнул оба раза дальше Аполлона.
В третий раз Гиацинту метать не пришлось. Разъяренный Аполлон замахнулся и, метко прицелившись, швырнул диск ему в голову. Гиацинт упал и уснул вечным сном. Дафна была потрясена. Благородный юноша погиб по ее вине!
К ночи, когда над кипарисами поднялся круглый месяц, из реки вышли Дафна и ее подружки. От лучей месяца они зажгли белые, красные, голубые, розовые и желтые свечи и воткнули их в землю, увлажненную кровью Гиацинта.
Вдруг из ближней рощи показалась огненная фигура, еще издали обжигавшая жаром.
— Бежим, нимфы, это Аполлон! — закричала Дафна и кинулась прочь.
Бедная дочь реки, боги отомстили ей, они помутили ее рассудок и указали ей неверное направление— не к реке, а к открытому полю. Горячий ветер уже обжигал ей ноги, страстное дыхание обдавало шею.
Отчаявшаяся Дафна призвала богиню судьбы и попросила превратить ее в лавр. Желание Дафны исполнилось, и перед Аполлоном вырос лавр.
Боги, как и тираны, никогда не признают своей вины, даже если становятся убийцами. Не овладев Дафной, Аполлон продолжал ревновать ее к Гиацинту. Пришел на место гибели друга и взмахом руки погасил свечи.
Аполлон никогда больше тут не появлялся и не знал поэтому, что свечи эти расцвели, как цветы, и испускают запах, резкий, как предсмертный крик юности о несбывшемся счастье. Гиацинты.
ЗАЯЧЬЯ КАПУСТА
Надоело Косому каждый день листья клевера жевать да ольховую кору грызть. Забрался Заяц на крестьянский огород и давай только что посаженную капусту уписывать. Умял Заяц уже немало свежих, сочных листьев, как вдруг приходит крестьянин. От удивления руками всплеснул.
— Послушай, Косой, — говорит крестьянин Зайцу, который уже наелся досыта и рот утирает. — Такого уговора у нас с тобой не было. Я на твою долю не сажал. Коли ты теперь все сгрызешь, так у меня ни одного кочана не вырастет, нечего мне по осени квасить будет.
— Квасить? — удивился Заяц. — На что капусту квасить? Она и так вкусна.
— Да куда ей теперь до квашеной? Ты лучше огород не трогай, а зимой приходи ко мне квашеной капусты отведать.
Обещал Заяц огород не трогать. Летом заботы мало — клевера полны поля, на лугах травы сколько душе угодно — хоть хвостом от радости маши, да уж очень он короток.
А зимою Заяц — прямо к крестьянину: подавай, мол, свою квашеную капусту. Крестьянин угостил его.
Назавтра Заяц опять тут как тут. Летом, мол, помог огород уберечь, а теперь, когда из-под снега и мшинки не выскрести, пускай крестьянин отблагодарит за доброту.
Кормит крестьянин каждый день Зайца квашеной капустой, а к рождеству, глядишь, вся капуста в бочке и вышла. А зиме еще конца не видать! Вот и остались оба без вкусной капусты.
Весной крестьянин говорит Зайцу:
— Послушай, сосед, твои поля ведь побольше моих будут, посадил бы капусты на своей земле.
— Нет у меня капустной рассады, — грустно отвечает Заяц.
— В Ригу поезжай. Каждую весну туда за рассадой езжу.
Крестьянин думал так от Зайца избавиться. Откуда Зайцу денег на билет взять, сунется в поезд без билета, а его в кутузку укатают, вот и хлебнет он там кислых щей.
Но Заяц наш оказался не дурак, хоть и уши у него ни на вершок не были короче, чем у остальных зайцев. Притопал Косой на станцию, поезда ждет. Ждет и видит, что всяк, кто на станцию приходит, билет покупает.
— Что вы с этими билетами делать будете? — спрашивает Заяц.
— В Ригу поедем, — отвечают ему.
— А без билета нельзя? — Зайцу стало как-то не по себе.
— Нельзя, — отвечают.
Гм, вот незадача! Топай теперь обратно, Риги не повидав, капустной рассады не купив. У Зайца душа заныла, не меньше подстреленной в позапрошлом году лапы. Сидит на дорожном столбике и слезы утирает.
И вдруг над самым его длинным ухом страшный вой раздался: «Собаки!» У Зайца хвост похолодел, хочет прочь кинуться, а он к столбу словно примерз.
Но что за чудо! Не собаки, а маленькие аккуратные домики на колесах. К станции подкатывают, а люди спешат по ступенькам забраться в них.
«Вот как в Ригу-то ездят», — удивился Заяц.
— Счастливого пути! — крикнул он, когда поезд тронулся с места.
«Погоди, а почему бы и мне хоть до Птичьей пущи не прокатиться?» — догадался вдруг Заяц.
Прыгнул на ступеньку и едет себе, как барин. «Эх, проехаться бы так до самой Риги — и ничего мне больше в моей заячьей жизни не надо было бы».