Сказки о сотворении мира
Шрифт:
Пирожки бабы Симы были похожи на пельмени и так вкусно пахли, что Мира почувствовала себя голодной. Они лежали на тарелках стопками, накрытые вышитыми салфетками. На табуретке у стола рычал самовар.
— А у нас ведь жил один граф Виноградов, — припомнила Сима, словно знала графа лично. — И поселок назвали Виноградовкой в честь него, но жил он в другом месте. В Иваново. Иваном звали графа нашего. Чего улыбаешься? — спросила бабка, продолжая гладить Миру по голове, как котенка. — Родственник он тебе что ли?
— Иван Андреевич?
— Да, Андреич. Памятник ему там открыли. Он, считай,
— Политехнический институт, — вспомнил Женя. — Из той школы, что построил Виноградов, административный корпус сделали. Памятник архитектуры, между прочим. Действительно родственник?
— Не знаю, — пожала плечами графиня. — Был один беглый Иван Андреевич. Может, он.
— Декабрист?
— Ну да! Он был сослан после декабристов и совершенно не за политику.
— А за что? — приставал любопытный доктор.
— Как тебе сказать… Он у нас был проклятьем рода. Вряд ли такой человек, как Иван Андреич стал бы открывать школы. Он только и знал, что выпить да подраться. У нас в роду через каждые три поколения появляется выродок. На данном этапе это я.
— Он тебе приходится прапра…
— Его родной брат, Павел Андреевич, прадед моей прабабки, — объяснила графиня. — А у Ивана детей не было. Он с юных лет волочился за француженкой, которая ему в мамы годилась. Подрался из-за нее на дуэли, загремел в тюрьму, был сослан, из ссылки сбежал, семья считала его пропавшим без вести. Все решили, что он погиб. Мужик любил пьянствовать в злачных местах и не терпел, когда его достоинство задевали. Сочетание этих качеств не располагает к долголетию.
— Бог с вами, — всплеснула руками Серафима, — Иван Андреич дожил до девяноста лет.
— Удивительно, — вздохнула Мира. — Надо будет матушку обрадовать. Она до сих пор хранит его письма к француженке, которые та швырнула ему в морду. Между прочим, она была в свое время модной романисткой. Мишель Валуа. Слышали?
— Ничего себе, — удивился доктор. — Не только слышали. Мадам Валуа… еще бы! Известнейшая лесбиянка своего времени.
— Что ты говоришь?
— Ходила в мужских брюках, нюхала табак и ругалась как сапожник, — добавил Женя. — Ты меня удивляешь, Мирослава. Известный факт в истории литературы.
— Их сиятельство литературу не читает, — объяснил Артур, — их сиятельство продолжает традиции родового семейства.
— Мне все равно, — призналась Мира, желая закончить этот никчемный разговор как можно скорее.
Серафима Марковна уложила графиню на перине рядом с Ниночкой. Так они и лежали до рассвета, как два пирожка под салфеточкой. Мира рассматривала потолок и представляла себе мадам Валуа с табаком в носу. Ниночка тихо вздыхала, прижимаясь к графине атласной головкой.
Графиня позволила себе уснуть под утро и проспать до обеда. Отобедав, графиня уснула до следующего утра. Доктор разбудил ее с предложением прокатиться до Виноградовки, навестить родственные места, но графиня только перевернулась на другой бок. Несколько раз к ней подходил Артур, но графиня посылала его от себя, пока Сима не заперла дверь. «Девочке надо выспаться», — сказала Сима и была совершенно права, потому что Мира впервые за долгое время нашла место, где спокойно могла поспать. Рядом с бабкой Симой она чувствовала себя в безмятежном покое, как любимое дитя в колыбели. И Хант, и Друид оставили ее, и не навещали во снах, потому что Сима запретила беспокоить графиню даже персонажам из сновидений.
— Ваше сиятельство, — постучал в окошко Артур. — Выйди-ка на минутку, разговор есть.
Под окном топтался доктор Русый. Его чумазый джип стоял наготове.
— Выйди, — попросил доктор.
— Никуда не поеду, — заявила графиня.
— Ему на работу позвонил Оскар, — стал объяснять Артур, — сказал, что Валерьянович просил передать, что ему звонила твоя мать, которой звонил Даниель из Парижа…
— Ну… — Мира облокотилась на подоконник.
— Даниель звонил, что «ну»?.. Твой телефон не отвечал, он позвонил матери.
— Ну и что? Я предупредила, что буду вне связи. Он звонит каждую неделю. Потерпит.
— Он просил передать тебе срочно, что Юрген просил тебе передать…
— Господи, да в чем же дело? — не выдержала Мира.
— Может, ты все-таки выйдешь? Она сказал, что голубец твой сказал… Ну, я не знаю там ваших общих знакомых. Кажется, умер какой-то Мартин, и они не знают, что делать. Они думают, что ты знаешь…
— Марта? — догадалась Мира. — Умерла фрау Марта?
— Похоже на то, — подтвердил Женя. — Просили тебе передать. И, если хочешь, то собирайся, поедем на почту, оттуда можно позвонить в Париж.
На переговорном пункте поселка Виноградовка собрался местный бомонд. Продавщицы побросали товар на прилавках, чтобы своими ушами слышать, как заезжая мадмуазель общается с Парижем по-французски. Такого в поселке отродясь не случалось. Растерянный оператор решил, что Париж — это деревня, издевательски названная в честь французской столицы, и пришел в себя лишь, когда графиня выругалась по-французски.
— Может, ты мне объяснишь, кто такая Марта и почему он второй день не в себе? — умолял Даниель. — Он пьет, Мирей! Он не хочет ни с кем общаться, собирается наложить на себя руки. Я не могу из него слова вытянуть. Ради Бога, кто эта Марта? Почему я должен терпеть это? Почему не имею права знать, что происходит? Он сказал, если ты не поможешь, ему конец. Мирей, я тебя умоляю!
— Успокойся! — приказала графиня. — Без нервов и без паники. Дай сюда этого старого маразматика!
— Он не может подойти к телефону…
— Принеси его к телефону, даже если он в доску пьян.
— Да, Мирей, — раздался в трубке спокойный и печальный голос Ханта.
— Сладкий мой, вытри сопли, возьми себя в руки.
— Да, Мирей, — обречено произнес Хант.
— Отправляйся в Зальцбург, выясни, когда первый самолет из России, и встречай меня в аэропорту.
— Спасибо, Мирей, — ответил Хант после паузы, и Мира швырнула трубку, чтобы разрыдаться на плече у Артура. Продолжать разговор у нее не было сил.