Сказки о сотворении мира
Шрифт:
— Я сам не знал. Да она на их сиятельство не похожа. Она похожа только на ейного голубца.
— Подожди, Артур, — растерялся Боровский. — Почему же она скрывала?
— Понятно, почему. Девице на вид лет двадцать, а мозги трехлетнего ребенка.
— Нет, — возразил Натан. — На Мирославу это не похоже. Должна быть причина…
— Иллюзорная память, Натан Валерьянович, — предположил Оскар.
— Иллюзорная память? — удивился Учитель. — Иллюзии не меняются просто так одна на другую. Что-то мы опять нарушили в этом мире. Сделали что-то, чего не должны были делать. Или наоборот, не сделали того, что должны. Гармония мира хрупка.
— А мы тут причем? — удивился Артур. — Я вообще ничего не делал. Это их сиятельство. Чего они
— Почему же она не приехала сюда с дочкой?
— Ладно бы с дочкой. Они ж и кота с собой привезли, будто здесь этого добра не навалом. Жирного, наглого. Мордулет со сковороду. Я увидел — испугался, думал, рысь. Как она его перла? Я еле поднял.
— Ясно, Деев, — осенило Оскара, — графиня променяла тебя на кота.
— Объясняю для лопоухих: кот девочкин. Притащен был в Москву без ветеринарных справок, таможня его сперва захапала, потом не обрадовалась. Пока мы, как дураки, бегали, справки собирали, взятки раздавали, этот гад дрых на столе начальника таможни и поджирался с ихних харчей. Я его через неделю вообще поднять не смог. В сумку не влез, на телеге катили, хвост по полу волочился. Их сиятельству было никуда не до поездок. Теперь все! Пусть доктор их нянчит. Честное слово, Натан Валерьянович, если б мы могли вырваться хотя бы на полдня…
— Одно слово, — вздохнул Оскар, — деструктивная личность! Учитель, Деева надо в ошейник и на цепь. Там ему самое место.
— Ладно, — махнул рукой Натан. — Будем ждать. Если б не заказ, можно было бы Миру не дергать. Но как я сдам прибор в эксплуатацию, если он не протестирован до конца?
— Я тоже видел дехрон, — напомнил Артур. — Могли бы меня использовать.
— Ни в коем случае! — воскликнул Оскар.
— Человеческому глазу доступны только интерпретационные конструкции. Мне нужен эксперт, который был в самой среде. Либо Мирослава, либо Георгий. — Профессор ушел на кухню, виноватый Артур поволокся за ним. — Я считаю, что нам лучше отложить эксперимент, пока кто-то из них не объявится. На данном этапе мы сделали, что могли… — Камера была отделена от штатива, металлические пластины сложены стопками на полу, но компьютер работал в прежнем режиме, и столбики цифр также бодро мерцали в углу экрана.
— Покажите еще что-нибудь, Натан Валерьяныч, — попросил Артур.
— Старую плитку ему покажите, Учитель, — предложил Оскар. — Хочешь, Деев, посмотреть, какая плитка была на стенах при царском режиме?
Шутов направил камеру в стенку. На экране возникло свечение, смазанные тени замелькали, замаячили, изогнулись, словно растеклись по невидимым предметам, напоминающим кухонные шкафы. Сначала затаились, потом сгинули, словно испугались чего-то.
— Видели! — воскликнул Оскар и еще раз повел камерой вдоль стены. — Учитель, вы заметили?
— Вот, — вздохнул профессор, — то, о чем я говорил. Непредсказуемое поведение поля. Хорошо, если это чистая проекция, а если нет? Если мы провоцируем дехрональный контакт? — он снял очки, взял сигарету и подошел к окну, но прикурить не успел. Истошный вопль из соседней квартиры не позволил ему воспользоваться зажигалкой. — Выключи, — сказал он ученику. — Отключись сейчас же!
Крик повторился с лестничной площадки. Грохнула дверь. Испуганная пожилая женщина выбежала на лестницу. За ней погнался мужчина, но удержать не смог. Женщина вырвалась, вынесла железную дверь с домофоном и скрылась в парке.
— Я могу вам помочь? — спросил Боровский растерянного соседа. — Позвольте мне проводить вас домой.
Сосед не спешил возвращаться.
— Где моя сестра? — не понимал сосед. — Куда она побежала?
— Вам нужно успокоиться, — Боровский помог соседу вернуться в квартиру, усадил на диван и налил воды.
— Благодарю! Ничего не надо, — сказал сосед, приглашая гостя сесть рядом. — Пожалуйста, побудьте здесь. Просто посидите со мной. Это же вы у Сотников квартируетесь?
— Да, если вы не против.
— Я не против! Я очень даже не против. Не знаю, кем вы приходитесь молодому человеку, но вы очень хорошо на него влияете. Я по ночам стал спать. Раньше здесь, что ни ночь, то дым коромыслом. Я только хочу спросить, не замечали ли вы в последние дни в доме некие нетрадиционные явления?
— Не понял вас?
— Вы только не подумайте, что я болен. Сестра не верила, пока не убедилась сама. В моей квартире живет привидение.
— Что вы говорите? — удивился Натан.
— Привидение отца покойного, — сосед перекрестился, — умершего тридцать лет тому назад. На той неделе среди ночи я пошел, извините меня, в уборную, а там занято. Сидит на вазоне мой батюшка, улыбается, газету читает. Вчера запер его на балконе, так он замерз, как будто не умер вовсе. Я тоже решил, что у меня с головой непорядок, а сегодня приехала сестра, мы сидели на кухне, когда он вошел и стал искать свою чашку… У отца чашка своя была, он из другой не пил. Начал шарить в шкафу, выругал нас, словно мы дети малые. Скажите мне, это к концу света?
— Выругал? — удивился профессор. — Вы хотите сказать, что он вступил с вами в контакт?
— Вот, и вы не верите. А посидите тут вечерок. Извините, уважаемый, не знаю вашего имени, можно спросить вас откровенно, как человека разумного поколения… Вы верите в загробный мир?
Профессор задумался.
— Вы хотите спросить у меня?
— Конечно, у вас.
— А не пробовали обратиться к батюшке покойному? Ему-то наверняка известно.
— Кому?
— Батюшке вашему.
— О чем?
— О загробном мире…
Боровский вышел с сигаретой на улицу и задумался. Его дача строилась медленно. Помещение, отведенное под лабораторию, никак не подключалось к электросети. Каждая подпись на бумажке требовала колоссальных душевных затрат. Дела и проекты вязли на мертвой точке. Только бардак в жизни профессора Боровского прогрессировал день ото дня, словно кто-то хлопотал перед Богом о его несчастьях. Натан Валерьянович догадывался, кто именно хлопотал. Знал, понимал, но сделать ничего не мог. Чем больше он сопротивлялся судьбе, тем легче судьба тянула его на удавке, тем меньше принималось в расчет его собственное желание. Натан Боровский больше не питал иллюзий, сегодня он решил окончательно, что неприятностей с него хватит. Начиная с этого дня, количество проблем превысило критически допустимый предел. Он решил бежать на Урал, но вспомнил, что на этой неделе его дважды водили в ректорат и делали втык. Профессора Боровского обвиняли в «уклончивом», «невнятном» изложении учебного материала. Объявляли выговор за систематические опоздания на работу и за немотивированную отмену лекций. Последнее время к профессору стали обращаться распущенные студентки с сомнительными идеями. По Академгородку о Боровском пошла дурная слава. Соседи по даче отказались использовать выжженные участки, и Натану пришлось скупить пустующую землю кооператива, чтобы не навлечь на себя больший гнев. Его новый дом был одинок на пепелище. Профессор устал давать опровержения в газеты и заявлять с кафедры, что именно теперь, как никогда, он является апологетом классической науки, и не знается с чертовщиной. Зато чертовщина охотно зналась с профессором. Ему приходили письма от шизофреников, сдвинутых на параллельных мирах. К профессору обращались на улице незнакомые люди со своими историями, которые должен был слушать психиатр, а не физик. С больными людьми Боровский предпочитал не общаться, но сомневаться в душевном здоровье соседа Оскара он не стал. Для этого не было никакой причины. Профессор докурил сигарету и отправился за машиной. В тот день лаборатория в квартире пропавшего Сотника была свернута и вывезена по неизвестному адресу.