Сказки PRO…
Шрифт:
— Куда же он делся? — громко спросил я. — Никак не найти, никак! Какие кошмарики! Никак не найти!
Смех усилился. За происходящим со стороны аттракционов наблюдали и другие дети. Какая-то девочка буквально замерла, уцепившись в ограду и ожидая развязки игры.
— Никак не найти! Вот это надо спрятаться так! Ничего, сейчас найду! Где же он может быть? За деревьями нет, на горке нет, на качелях нет. Должно быть, в кустах. Ага, я догадался! Надо проверить в кустах! Иду искать! Иду-иду! Сейчас найду!
Мальчик с криком выбежал из кустов и направился туда, где мы начинали игру.
— Хомяк!
— Вот
Мальчик ликовал. Он радовался совершенно искренне тому, что какой-то хомяк, веселый и безбашенный снаружи и довольно грустный под костюмом, проиграл, а он выиграл. Хомяк такой большой и неуклюжий, а он такой маленький, проворный. И одержал победу. Господи, такие минуты радости, детской, безо всякой задней мысли, правдивой, искренней — это самое лучшее изо всей этой работы, из пребывания на жаре в плюшевом костюме, изо всей беготни, суеты, выходных дней и трудовых будней парка развлечений. Господи, положа руку на сердце, честно могу сказать, что хотя бы ради этого стоит жить и работать.
— Хомяк, далай исо, исо, хомяк! — весело сказал мальчик и запрыгал на месте.
— Раз, два, три, четыре, — принялся я считать довольно бодро, сквозь хомячьи лапы наблюдая, как Андрей снова залезает в кусты, — Пять! Я иду искать! И на этот раз обязательно найду.
Настало время побеждать и мне. Если второй раз поддаться, то игра становится неинтересной: дети вскрывают любой обман очень быстро, гораздо быстрее, чем взрослые. И если взрослых — и особенно тех, что под градусом — можно долго водить за нос, изображая кипучую игру, деятельность. С детьми на такое рассчитывать не приходится.
— Я иду искать Андрея и сейчас его поймаю! — грозно произнес я.
Мальчик с криком выбежал из кустов и побежал по площадке. С чего бы ни начиналась игра, она почти всегда оканчивается догонялками. Дети любят догонялки. Даже Супермен и тот, запыхавшись, все равно всегда продолжал бежать, когда дети гнались за ним. Останавливаться нельзя ни в коем случае. Через какое-то время дети сами устанут и сбавят темп погони. Но когда ими движет азарт, останавливаться нельзя. Весь смак-то в азарте. Прости, Господи, азарт этот не тот, что в азартных играх, в казино или в предчувствии того, что вот-вот сломишь огромный куш. Нет. Он совсем другой, непорочный.
— Догоню!
— Хомяк! — кричал мальчик и убегал от меня.
Я делал вид, что мне его никак не догнать. Он бежал, оглядываясь на меня, гогоча и улыбаясь. Ему было весело, впрочем, как и мне. Забылись жажда, бегущий по спине пот, трущий в плечах тяжеленный костюм, отекшие за день ноги.
— Поймал, — крикнул я, схватив его за руку.
— Паймаль, — улыбнулся мальчик.
Господи, мне казалось, что в ту минуту на него снизошло абсолютное счастье и этим счастьем был я, потный голодный мужик в идиотском костюме хомяка, который купили на распродаже на каком-то рынке. За неимением перманентного счастья, за которым все охотятся, такое вот мимолетное, простое особенно ценно. Господи, делай нас счастливыми почаще. Господи, услышь нас.
— Хомяк! — весело закричал мальчик и снова побежал, на этот раз по направлению к качелям.
Мы
Я съехал с горки вслед за мальчиком. Глядя, как я протискиваюсь в узкое отверстие пластиковой трубы, Андрей смеялся. Другие дети отвлеклись на что-то другое, кажется, на клоунов у соседнего аттракциона. Смех Андрея отдавался в трубе так, как бывает, когда кричишь в какую-то очень большую кастрюлю — голос становится забавным, металлическим.
Уже съехав, я услышал какой-то странный звук, но не придал ему значения — такой, какой бывает, когда слишком густой йогурт выливается из узкого горлышка пластиковой бутылки. Мальчик перестал смеяться. Я вылез из трубы, отряхнулся и потянул спину. Обычно дети смеются, когда я это делаю. Но он молчал и, замерев на месте, сосредоточенно смотрел на меня. Звук снова повторился, на этот раз он был каким-то чавкающим. Я огляделся по сторонам, но не нашел его источника. Тут мальчик, по-прежнему стоя неподвижно, боязливо, почти шепотом сказал:
— Хомяк, памаги, я обослался.
Господи, в тот момент мне захотелось либо провалиться, либо улететь куда-нибудь на Марс. То, почему мальчик просил меня о помощи, я понял спустя какие-то минуты: два часа истекли и к нам по дорожке, переваливаясь и дымя сигаретой, приближалась мамаша. Мальчик стоял, не двигаясь. Сзади шорты у него отвисли ниже колен и, если не вглядываться, то Андрей вполне смахивал на начинающего рэпера. Впрочем, так начинают не только рэперы, но и все не только музыканты — банкиры, сантехники, учителя, столяры, художники и все-все-все.
— Ну, наигрался? Что молчишь? Или мать уже не узнаешь?
Дама сплюнула на дорожку, бросила окурок и растерла его носком сандалии. Жест явно свидетельствовал о ее высокой культуре.
— Молчишь чего, спрашиваю тебя? — она подошла и дернула мальчика за руку так, словно пыталась ее оторвать с корнем. — Чего недовольный такой? Два часа носился тут как угорелый, а еще недовольный.
Мальчик тихо заплакал. Он смотрел, молча, на меня, умоляя о помощи, о спасении. Но, как известно, никакими известными науке способами грозовую тучу не удастся направить куда-то в сторону, особенно когда уже слышен гром и сверкают молнии.
— Послушайте, — вмешался я. — Может, как-нибудь полегче с ребенком? Случилась маленькая…
Господи, лучше бы я этого не делал, не вмешивался и не задавал лишних вопросов, тем более не учил ее жить — думаю, именно так она все и истолковала. Она смотрела настолько злобным, озверевшим взглядом, что, казалось, одно неверное движение, и она вцепится мертвой хваткой мне в горло, чтобы пережать его, а если не получится, то перекусить.
— Маленькая что? Что ты хочешь мне сказать? Слышь ты, хомяк, сделал дело, гуляй смело! Два часа отработал, сделай перекур.