Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе
Шрифт:
В «Блэйде 2» монстры еще человекоподобны, хотя гуманоидная внешность, как и в «Мутантах», в известной степени служит прикрытием. В «Штамме», где действуют те же вампиры, дель Торо более подробно объясняет, как функционирует их физиология: переносящие вирус черви (опять насекомые) поселяются во внутренностях человека и перестраивают их под свои нужды. Большая часть органов перестает работать, зато формируются новые. Говоря проще, обличие человека становится чистой воды камуфляжем и не более того.
Примерно то же самое мы наблюдаем в кульминационной сцене трансформации Распутина в «Хеллбое»: существо со щупальцами, что-то наподобие
Но в «Хеллбое» Гильермо дель Торо ожидает первая фундаментальная победа: ему удается создать и приручить собственного монстра, который завоюет все симпатии публики, не растеряв при этом своей чудовищной природы. Если образ Блэйда был навязан режиссеру предыдущим фильмом серии, то Хеллбой – краснокожее исчадие Ада, демон Анунг Ун Рама, воспитанный американскими спецслужбами и решивший служить человечеству, а в знак совершенного выбора ежеутренне подпиливающий рога, – его полноправный ребенок. По меньшей мере в кино: лавры изобретения этого незаурядного героя принадлежит автору одноименных комиксов и соавтору сценария фильма Майку Миньоле. Тот, впрочем, не только поделился Хеллбоем с Гильермо дель Торо, но и писал последние выпуски серии уже под влиянием фильма. Первый «Хеллбой» – еще экранизация, хоть и вольная, второй – уже авторская фантазия режиссера.
К примеру, такие человеческие черты красного демона, как любовь к шоколаду и кошкам, появились только в фильме. То же самое можно сказать о близкой дружбе с человеком-амфибией Эйбом Сапиеном и, что важнее, романе с Лиз Шерман, экстрасенсе, «воспламеняющей взглядом» (все трое, по версии дель Торо, круглые сироты). Романтическая тема практически отсутствует в творчестве режиссера: исключение он сделал только для Хеллбоя и Лиз, которым позволил не только сойтись друг с другом, но и организовать семью – назло эгоистичным и недалеким людям, не способным на столь яркие и чистые чувства.
Хеллбой не родился бы на свет, если бы не еще один протеже и закадычный друг режиссера – актер Рон Перлман, которого он снимал и в «Хроносе», и в «Блэйде 2», и, позже, в «Тихоокеанском рубеже». Он – приватный, собственный монстр Гильермо дель Торо; хриплоголосый питекантроп, чье неотразимое обаяние соблазняло многих режиссеров-эксцентриков, от Жана-Жака Анно до Николаса Виндинга Рефна, но наиболее полное выражение нашло именно в картинах дель Торо. Есть у него в запасе и еще один любимец – мим-андрогин, способный играть любые роли, если только они достаточно чудовищны: Даг Джонс, он же Эйб Сапиен, Ангел смерти и Привратник царства эльфов из дилогии «Хеллбой», а также Фавн и Рукоглазый из «Лабиринта фавна».
Начиная с этого фильма чудовища перестают быть исключительно противниками людей. Отныне они – обитатели параллельной реальности, которая может оказаться и более пугающей, чем привычная нам, и более волшебной, и даже более милосердной. По меньшей мере, выполнив три задания Фавна – отравив жабу магическими камнями, украв у Рукоглазого ключ и принеся себя в жертву ради спасения младенца – Офелия действительно получает возможность сбежать в подземное царство и занять там трон. Все по справедливости.
И в «Хеллбое 2» далеко не все монстры озабочены тем, как бы навредить людям. Напротив, они скрываются в своем мире – на невидимом для человека Рынке гоблинов, вход на который спрятан под Бруклинским мостом, или в подземных ущельях Ирландии. Этот фильм – настоящий бенефис дель Торо как создателя монстров: такого разнообразия уморительных, омерзительных или трогательных чудовищ кинематограф до тех пор не знал. Больше всего этот фильм напоминает какой-нибудь средневековый «Страшный суд», написанный если не самим Босхом, то каким-нибудь его учеником: люди теряются в гуще живописных монстров, справляющих свой инфернальный карнавал на фоне извергающихся вулканов, землетрясений и прочих катастроф. Различие лишь в том, что места для Рая или Чистилища на этой картине не нашлось – они то ли потеряны, то ли художник сам уничтожил их, признав нереалистичными и неубедительными.
Важнейшая сцена фильма – единоборство Хеллбоя с Растительным Божеством, разрушительным, но прекрасным. Уничтожая его, последнего представителя своего рода, сердобольный Хеллбой сочувствует своему противнику, но необходимость спасти от смерти случайного ребенка придает ему решимости. Однако мать младенца не способна даже поблагодарить краснокожего дьявола: для нее он – такое же чудовище. Вероятно, в эту секунду Хеллбой впервые задумывается об увольнении из спецслужб. Здесь окончательно формируется дуалистическая философия дель Торо, напоминающая о Мильтоне (Хеллбой, вновь отраставший рога в моменты грез об Армагеддоне, родня Сатане из «Потерянного рая»). Здесь не место для скоропалительных оценок, здесь размыты границы Добра и Зла, а видимая и знакомая нам реальность отражает едва ли половину сущего мира. Вторая, зазеркальная, скрыта от наших глаз – по меньшей мере до тех пор, пока ее не откроет визионер дель Торо.
«Тихоокеанский рубеж» лишь притворяется патриотической агиткой о сражении с неведомыми монстрами (да и вряд ли можно говорить о патриотизме в фильме с настолько интернациональным составом главных героев: командир-британец, в его армии – пара австралийцев, трое китайцев, двое русских, японка и единственный американец, роль которого исполнил Чарли Ханнэм – английский актер). На самом деле эта сумеречная сага – настоящий гимн чудовищам, а заодно и реквием по ним. Дель Торо оплакивает свои творения – величественные, убийственно прекрасные, свободные от несовершенной человеческой этики и потому обреченные на гибель в нашем неидеальном мире.
На мексиканский культ мертвых и веру в повседневную магию здесь накладываются лавкрафтовские псевдонаучные изыскания на тему происхождения цивилизации на Земле. Азия, однако, для фильма едва ли не важнее Америки: не поэтому ли большая часть действия разворачивается в Токио и Гонконге, а каркасом для сюжета стали придуманные и воспетые восточными кинематографистами морские динозавры? Но это – лишь некоторые из многочисленных первоисточников фильма. Не стоит забывать и о том, что сценарист Трэвис Бичем до «Тихоокеанского рубежа» прославился новейшей «Битвой титанов», воскрешавшей языческие представления о монстрах, а сам дель Торо вдохновлялся живописью Гойи позднего «темного» периода – в частности, встающим из тумана пугающим «Колоссом», предшественником кайдзю.