Шрифт:
СЫН ПРИНЦА-КОНСОРТА
Королевством Марекарлия правила толстая и добродушная королева, которую подданные называли «доброй государыней». Когда она проезжала по городу, народ радостно приветствовал ее и собирался на ее пути, чтобы поклониться по марекарлийскому обычаю, упершись рукой в бедро и отставив вытянутую ногу. Принц-консорт был менее любим. Не то чтобы он был плохим человеком, но он питал пристрастие
Из всего королевского семейства народ отдавал предпочтение принцу-наследнику Клодомиру, красивому двадцатидвухлетнему юноше, храброму и великодушному, умному как раз настолько, чтобы не выдумать ни нового налога, ни нового наказания. Его любили и девушки страны, с которыми он охотно танцевал вечерами по субботам, и юноши, с которыми он играл в мяч но утрам в воскресенье. Здороваясь, он умел с большим изяществом приподнимать свою шапочку, украшенную перьями, и во всем королевстве не было ему равных в искусстве зачесывать назад волосы и позвякивать шпорами. Он любил музыку как раз настолько, чтобы не играть самому, поэзию как раз настолько, чтобы не писать стихов, и живопись как раз настолько, чтобы посещать выставки и с видом знатока поздравлять художников. Короче говоря, это и в самом деле был очаровательный принц.
Послы соседних королевств привозили ему портреты самых прекрасных принцесс на выданье. Клодомир с любезной улыбкой принимал эти портреты, щедро награждая послов, и спешил повесить картины в кабинете своего отца, принца-консорта, где тот любил сидеть часами, ничего не делая.
Эта единственная в мире коллекция прекрасных женщин была гордостью страны, и богатые горожане приглашали знаменитых художников писать портреты своих дочерей, в надежде, что и они попадут в эту коллекцию.
— Ваше высочество, — почтительно сказал как-то принцу один из гостей, рассматривая коллекцию, — все эти принцессы очень красивы: у одной голубые глаза, которые ласкают душу, у другой черные глаза, которые согревают сердце. Как можете вы оставаться нечувствительным к стольким прелестям?
— Нечувствительным? Вовсе нет! — с вежливым безразличием возразил Клодомир. — Но я могу любоваться красавицей и в то же время не предлагать ей немедленно стать моей женой…
— Вам так неприятна мысль о женитьбе?
— Да я о ней просто не думаю.
— Должен признаться, — сказал гость, который старался понравиться щедрому хозяину, — что ни одна из молодых девушек не достойна вступить с вами в брак, за исключением…
— За исключением кого?
— Стоит ли об этом говорить, ваше высочество! Принцесса, о которой я подумал, так же недоступна для вас, как и для всех тех молодых людей, которые погибли, стремясь ее завоевать.
— Недоступна? Для меня?
— Говорят, ее охраняют всякие чудовища, и тот, кто хочет добиться ее руки, должен подвергнуться трем опасным испытаниям.
— Какие же это испытания?
— Этого я не знаю, ваше высочество. Ведь ни один из тех, кто пускался в путь, желая попытать счастья, не вернулся обратно и не описал, что с ним произошло. Так погибло множество молодых людей, и матери до сих пор оплакивают их. Оттого-то я и не хотел рассказывать вам об этой принцессе.
— Но меня эта принцесса ничуть не интересует, у нее, должно быть, сердце твердое, как скала, если она погубила столько милых юношей.
— Бедное дитя! Она просто жертва злого волшебника, который придумал все эти испытания, чтобы отбить охоту свататься к ней. Но не вздумайте, ваше высочество, пойти по стопам тех несчастных безумцев. Если даже какая-нибудь необыкновенная удача поможет вам преодолеть все препятствия, еще неизвестно, согласится ли принцесса выйти за вас замуж.
Закинув на плечи мешок, прицепив сбоку саблю, принц на следующее же утро отправился в путь.
Пять дней шагал Клодомир по путям и дорогам и пять ночей спал под каштанами в лесу, среди белых грибов. Он заходил на фермы, пил там прохладное молоко и съедал ломоть хлеба с колбасой, начиненной чесноком; он лакомился в лесу малиной и земляникой, а иногда сосал леденцы, которые прихватил с собой в дорогу.
На шестой день Клодомир повстречал небольшого горбоносого человечка, который держал в руках огромный охотничий рог и какой-то плоский ящик. Принц вежливо поздоровался:
— Добрый день, дружище! Не будет ли с моей стороны нескромным спросить, в каком концерте вы собираетесь участвовать?
— Увы, мессир. Я не играю в духовом оркестре. Я всего-навсего бедный заклинатель змей, мой талант служит для увеселения толпы, я выступаю на ярмарках.
Проговорив это, музыкант открыл плоский ящик и показал удивленному принцу трех спящих змей, на которых тот взглянул с некоторым отвращением.
— Охотно верю, что вы и правда заклинатель змей, — сказал Клодомир, — но на что вам такой рог?
— Да ведь это мой рабочий инструмент! — ответил заклинатель змей.
— Значит, это… ваша флейта?
— Ну да, я заклинаю змей, играя на охотничьем роге.
— Но это невозможно!
— Не хотите ли попробовать, мессир?
— Ни за что, — отказался принц.
Он не стал больше спорить, но так как ему наскучило путешествовать в одиночестве, предложил заклинателю пойти вместе с ним. Тот согласился, и они пустились в путь, рассуждая о музыкальных инструментах и нравах змей.
Пять дней шагали они по тропинкам, которые становились все более извилистыми и непроходимыми, и пять ночей спали под чахлыми низкорослыми соснами. Все труднее становилось добывать себе пропитание, и порой, чтобы не лечь спать голодными, они вынуждены были доить попавшуюся навстречу козу.
На шестой день они увидели на пересечении дорог веселого, улыбающегося человека, который еще издали помахал им рукой.
— Добро пожаловать к нам, мессиры! В этих краях редко встретишь людей, которые могут составить тебе приятную компанию. Не хотите ли сыграть со мной в кости?
И он достал из кармана два небольших белых кубика с черными точками на гранях.
— Научите нас поскорее этой игре, — попросил принц, в котором пробудилось любопытство.
Ученье пошло так успешно, что через полчаса у Клодомира уже не осталось ни одного леденца, а музыканту пришлось заложить своих змей.
— Кончим на этом, мессиры, — снисходительно сказал игрок в кости, — вы мне оба очень нравитесь, и мне не доставит никакого удовольствия оставить вас без гроша. Лучше уж позвольте мне пойти с вами. Трое сумасбродов всегда добьются большего, чем двое.