Сказки
Шрифт:
По сравнению с этим блюдом приготовление других было детской забавой. Ложка сделала из сахара, орехов и глазированных фруктов королевскую корону, точь-в-точь как та, на которую она потихоньку ходила смотреть ночью.
Что сказать о завтраке? Он был превосходен. Король сиял, принц плакал от радости, барон чувствовал, что его благополучие упрочено.
После трапезы появилась Жизлена.
— Дитя мое, ты самая замечательная повариха, какою когда-либо гордился мой дворец. Отныне ты станешь начальницей над моими кухнями и будешь получать министерский оклад.
— Ваше величество, — отвечала Жизлена, — я повинуюсь во всем вашей воле, но я предпочла бы, если вы разрешите, жить со своим отцом.
— Эта девушка восхитительна! — воскликнул принц. — Она даже лучше приготовленной ею щуки. Я вижу только один выход — мне надо жениться на ней. Она будет готовить всем нам изумительные блюда.
Так Жизлена стала женой принца, и ее отец доживал свои дни близ королевских кухонь.
Принц стал обедать только дома. К несчастью, он ел слишком много, и однажды после тяжелого приступа печени врачи предупредили его, что, если он хочет когда-нибудь царствовать, ему придется довольствоваться впредь вареным картофелем и минеральной водой.
Тем не менее молодые супруги были очень счастливы, так как Жизлена, не обладая способностями своей деревянной ложки, могла похвалиться другими талантами.
КАК ЗАМЕРЗЛА МАЛЕНЬКАЯ ЖЕНА МЯСНИКА
В восемнадцать лет Мари-Гиацинту выдали замуж за мясника. Она была младшей дочерью в бедной семье и обладала единственным богатством — золотыми искорками, светившимися в синих глазах.
Ее муж стал мясником отнюдь не из любви к людям, а потому, что считал это ремесло почетным и прибыльным. В жены себе он искал женщину неприхотливую и работящую, толковую помощницу в торговом деле.
Спустя три дня после свадьбы — свадебное путешествие поневоле пришлось сократить, чтобы не растерять покупателей, — Мари-Гиацинта воцарилась за кассой мясной лавки. По правде сказать, она не совсем отвечала нашему обычному представлению о кассиршах — в ней не было ничего тяжеловесного, громоздкого, и ей явно не хватало нескольких сантиметров роста и многолетней опытности. Но у нее была очень милая улыбка, и она сразу полюбилась покупателям. Сдачу она давала с таким видом, будто извинялась, что берет плату за столь ничтожный товар, как килограмм сбоя или телячья котлета. Каждый чувствовал, что ей хотелось бы раздавать цветы, и покупатели, выходя из магазина, словно уносили с собой крупицы поэзии, завернутые в толстую коричневую бумагу.
Маленькая жена мясника любила кошек, и ей казалось кощунственным брать деньги за кусочки ливера или печенки, которые покупали для ее любимцев. Супруг было разгневался на нее за это, но, заметив, что излишние щедроты его жены привлекают в лавку деревенских старух, пошел на уступку.
Зато он решительно воспротивился всяким попыткам распространить подобную щедрость на нищих стариков и маленьких оборвышей, которые иной раз по воскресеньям осмеливались пробираться в лавку. «Торговля есть торговля, — говорил он таким тоном, словно изрекал неоспоримую истину, и добавлял, милостиво улыбаясь своей жене: — Должен же я о тебе позаботиться».
Мясник говорил это совершенно искренне, потому что каждый раз, как он бросал взгляд на кассу, он видел и свою жену.
Теперь надо описать вам лавку. Это был узкий коридорчик, выходивший на улицу, без какой-либо перегородки или застекленного тамбура. Касса находилась между прилавком и входом, и такое ее расположение побуждало покупателей платить, как только им отпустили товар.
Свадьба состоялась в июне, летом, поэтому первые месяцы пребывания молодой жены мясника за кассой были довольно приятными.
Время от времени легкий ветерок ласково овевал нежную шейку или обнаженные руки Мари-Гиацинты. Случалось, правда, что после сильного дождя в лавке на каменных плитках пола долго не просыхали лужицы. Но в ясные дни солнце так весело озаряло металлические клавиши кассы, так красиво играло в поддельном бриллианте обручального кольца Мари-Гиацинты!
Пришла осень — хорошая пора для мясной торговли. Мясник еще до света поднимал в своей лавке железные шторы, а его жена усаживалась за кассу. В эти часы в лавке бывало очень темно и холодно; ведь в туманное осеннее утро дрогнешь подчас больше, чем в зимнюю стужу.
Мари-Гиацинта надевала вязаную кофту, шарф, укутывала ноги в старую шаль; она не могла носить перчаток, потому что отсчитывать деньги можно только голыми пальцами.
Каждый день к ней приходил и согревал ее своим теплом соседский кот Флорантен. Равнодушный к запаху мяса — он любил рыбу, — кот устраивался на коленях маленькой лавочницы и так сидел часами, свернувшись теплым мурлыкающим комочком. Около полудня он отправлялся завтракать к своей хозяйке и уже до вечера не выходил из дома, нежась возле очага.
В середине ноября стало подмораживать. Мари-Гиацинта так зябла, что в конце дня едва могла считать медяки, перебирать помятые кредитки и записывать ежедневную выручку в кассовую книгу.
Однажды вечером ей стало невмоготу, и она попросила мужа нанять вместо нее кассиршу повыносливее.
Мясник строго на нее посмотрел, но, желая показать, будто сердце у него не такое уж злое, мягко ответил: «Работа не развлечение. Чем меньше накладные расходы, тем больше барыши. Супружество есть супружество». Так возглашал он по привычке незыблемые истины.
Вскоре Мари-Гиацинта стала кашлять, что вызывало сочувствие покупателей, но отнюдь не мужа — он усмотрел в этом лишь проявление своенравия.
В лавке было так холодно, что Флорантен однажды не пришел. Прекрасно понимая обязательства, налагаемые дружбой, кот все же рассуждал, как и мясник. «Тепло есть тепло», — подумал он и остался греться у камелька.
Маленькая жена мясника почувствовала себя такой несчастной, что совсем пала духом. Народу в лавке было много, то и дело раздавался глухой стук топора, разрубавшего мясо на деревянном чурбане. Женщины толковали между собой о зимних холодах и скудном своем бюджете, мужчины, более сдержанные и несколько сконфуженные своей ролью домашних хозяек и сумками для провизии, которые они держали в руках, молчали, поглядывая, как обычно, с улыбкой на Мари-Гиацинту.