Сказочка
Шрифт:
— Ты на что-то намекаешь?
— Нет, просто констатирую факты. Не кажется ли тебе, что для своего возраста ты носишь слишком низкий корсет?
— Нахал! Выходит, высота корсета зависит от возраста? Тебя послушать, так к старости я вообще смогу без платья ходить?
— Как тебе будет угодно. Я догадывался, что у тебя извращенные вкусы.
— Тебе не угодишь. То я слишком закупориваюсь, то наоборот.
— Пойми, Матильда, лично я ничего против твоего низкого корсета не имею. Но твоя врожденная женская скромность должна была подсказать тебе, что подобные вырезы на платье к лицу только женщинам определенного поведения.
— Ну
Принц посмотрел в ее молящие глаза и, не выдержав, потянулся, чтобы поцеловать. Но Анфиса раздраженно оттолкнула его:
— Тебе всё хиханьки! У меня проблемы, а тебе лишь бы обниматься.
Филипп скептически поджал губы и сухо произнес:
— В таком случае тебе в первую очередь надо слезть с моих колен. И вообще, чулок синий, катись отсюда, храни свое целомудрие!
С этими словами он спихнул ее с себя, развернул и подтолкнул в сторону двери.
Но она тут же вскарабкалась на него обратно и обняла за шею:
— Филя, Филя, послушай!
— Отстань, я тебе сказал! Надоели мне твои «ежиные поцелуи»!
— Дурак, это не то! Это же «смерть ежа»!
— Ты мне ее уже делала! Я чуть не оглох! Отцепись от меня, садистка! Знаю! Знаю! И «как пингвинчики кусаются»! И «как Карлсон стесняется»! Прекрати сейчас же!
Не в силах больше сдерживать натиск невесты, Филипп мысленно перекрестился и сжал ее так, что она не смогла пошевельнуться. Подергавшись, словно муха, влипшая в варенье, Анфиса затихла.
— Ты что-то хотела сказать? — спросил он, не разжимая объятий.
— Мои кости! — взмолилась Анфиса. — Пусти! А то я тресну где-нибудь!
— Пообещай, что родишь мне сына.
— О господи! Хоть двадцать! Но только после того как ты меня отпустишь.
— И он будет похож на меня.
— Ну уж нет! Бедный мальчик! Я…
Не дав ей договорить, Филипп впился принцессе в губы.
— Хорошо, — промямлила Анфиса, отдышавшись. — Какой же ты все-таки гадкий! Будь по-твоему.
— У него будут мои рыжие волосы.
— Давай договоримся называть вещи своими именами. Наш сынок будет ходить с гнездом на голове.
— Мое лицо.
— Экая образина!
— Мой голос.
— Несмазанная дверь.
— Моя фигура.
— Барабан на барабанных палочках.
— Мой характер.
— Это уж слишком! Бедный малыш! Лучше ему умереть в детстве!
За это ей досталось еще раз. Облизнув побелевшие губы, она прохрипела:
— С твоим темпераментом я скоро останусь без передних зубов.
— Так какой у него будет характер?
— Твой! ТВОЙ!!! Успокойся, все будет твое!
— Обещаешь?
— …Обещаю.
Принц ослабил объятья и осторожно погладил принцессу по спутанным волосам. Как же он все-таки любит ее! Улыбаясь, он нежно прошептал:
— А назовем мы его…
Но принцесса опередила Филиппа:
— Сысой.
Улыбка сползла с лица принца. Схватив Анфису за плечи, он изо всех сил встряхнул ее:
— Как ты сказала? Сысой?! Моего сына будут звать Сысой?!
— Да! — рявкнула Анфиса. — Надеюсь, королей с таким именем еще не было?
— Еще бы!
— Значит, этот будет первым.
— Но почему?
— Ты еще спрашиваешь! Потому что я не хочу рожать тебе сына под номером! Только короли подвергаются такому унижению, как нумерация. И если ему не суждено стать единственным, то пусть он хотя бы будет первым. ПЕРВЫМ!
Выслушав принцессу, Филипп только покачал головой и рассмеялся:
— Ну нет, Матильда, лучше я останусь вообще без наследника. Мало того, что у бедного парня будет такая зверская внешность, так еще и имечко — врагу не пожелаешь. Назови-ка его сразу Клейстером — и дело с концом. А еще лучше — Толстолобиком-Под-Майонезом. Самое что ни на есть имечко для короля!
Анфиса, тихо постанывая, сидела в громадном кресле и из последних сил обмахивалась страусиным веером, проезжая каждый раз концами шикарных перьев по заштукатуренному пудрой лицу. В зале стояла удивительная духота. Множество пьяных голосов сливались в единый рокот и заглушали уже еле слышную музыку, доносившуюся с дальнего балкона. Шел девятый час королевской свадьбы.
Порой Анфиса решала, что теряет сознание. Но каждый раз, открывая глаза, убеждалась, что оно возвратилось обратно. Перед ней оказывались все те же каменные своды, увешанные чадящими факелами, и все те же пьяные голоса восхваляли молодых и в тысячный раз провозглашали тосты за их здоровье. Было до невыносимого душно. Пахло пряностями, жареным мясом и перегаром. Время от времени на громадный деревянный стол, усыпанный объедками, взбирался кто-нибудь из благородных донов и под общий хор одобрения выпивал за здоровье его высочества бочонок вина. Или заплетающимся языком говорил сомнительные комплименты его молодой супруге, с отвращением наблюдавшей за всей этой вакханалией. То там, то здесь слышались грубые солдатские песни. Народ веселился.
Сейчас во всем королевстве не было ни одной деревни, где бы не праздновали от души королевскую свадьбу. На каждом постоялом дворе жгли костры, на которых жарились ягнята, бараны, телята и свиньи. Праздник был в самом разгаре. Но веселее всего, конечно же, было во дворце.
По его каменным башням скакали бешеные тени пляшущих на площади. Ругань, бабий визг, пьяные песни — всё слилось в единый вой. Громадные языки пламени лизали дно кипящих котлов. Весь дворец был полон огня. И, казалось, сам дьявол правит этой оргией, явив на землю ад…
Принцесса облизнула пересохшие губы, осторожно покосилась на мужа. Однако за Филиппа не стоило волноваться. Уж если кто-то и чувствовал себя здесь в своей тарелке, так это был его высочество.
«Да он здесь всех переплюнет», — решила Анфиса, глядя, как принц, осушая кружку эля за кружкой, распевает песни в обнимку с пьяными донами. Филипп действительно веселился от души. Собрав компанию подобных себе качков, он устроил посреди пира молодецкие игрища, постепенно вылившиеся во всеобщую драку, где не последнюю роль исполнял сам принц. Пиршество продолжалось под звон сабель. Из разрубленных бочек лилось вино и неиссякаемыми ручьями стекало по каменному полу в центр зала — там образовалось что-то наподобие пенистого озера, в котором уже нежилась парочка благородных гостей. Изо всех углов неслись визги зажатых служанок. И принцесса подумала, что случись что, сама она в этих нарядах далеко не убежит. Оставалось лишь надеяться, что ни у кого из здешних пьяных морд не поднимется рука на жену этого замечательного парня, раскачивающегося сейчас на чугунной люстре, — их будущего короля.