Шрифт:
Сергей Орлов
Сказы о Дионисии
Рубить в высоту, как мера и красота скажут.
Из старинной грамоты
С теплохода бросают трап
В синеву, в тишину, в берёзы,
В пенье птах, в полыханье трав,
Под дожди, облака и звёзды.
И взыскующий града народ
С рюкзаком на плече, с транзистором,
Как
На Шексне голубые пристани.
За спиной его в проводах,
В ливнях вздрагивающих неона
Миллионные города,
Космодромы и циклотроны.
За спиною ревущий век
Конференций, джазов, молелен
С дымным прищуром из-под век
Неусыпно в душу нацелен.
Бомбой атомной осенён,
На полотнах разъят на части,
Взвешен, выверен, расщеплён,
Засекречен, распахнут настежь.
Но летит деревянный трап,
И петух, как на крае света,
За густым частоколом трав
Запевает горласто где-то.
Возникает голос ручья.
И за белой рощей туманной,
Незаёмная, вся своя,
Открывается вдруг нежданно,
Простодушна, пряма, чиста,
Пережившая всё на свете,
Неразменная красота
Нестареющего бессмертья.
А дорога в Кириллов вьётся
От холма долиной к холму,
То вернётся, то вбок метнётся.
А к чему бы это, к чему?
Ну, к чему бы?
Умна дорога.
Гудом ноги уже гудят.
А она – подожди немного…
Холм подкинет – взойди-ка, брат.
Как свеча, как парус крылат –
Вот он рядом, Кириллов град.
Мастера воздвигали храм
До заката вплоть от рассвета,
И никто не мог мастерам
Ни перечить, ни дать совета.
И никто им был не указ, –
Стены, окна, притворы, двери
Воздвигали они на глаз,
Ну, а глаз – чем его измеришь.
Возникал, означался храм,
Рос, как сосны растут с рожденья,
К небу синему, строг и прям,
Будто в сказке по наущенью.
Прост, как небо, поле, река.
А стоишь, глядишь и глядишь, и…
А всего-то одна строка
Белых кружев камня под крышей.
А всего-то на нём сошлись
Мастера, забываясь в выси,
И кричал им: «Слезайте вниз,
Ну-ка дайте мне!» – Дионисий.
Дионисий.
Синие выси.
Храм шатровый на берегу.
Он раздвинул его, возвысил
Кистью.
Как – понять не могу.
Разворачивая тряпицу,
Яйца в жёстких пальцах лупил,
Обдирал сухую плотицу,
Запивал водой и всходил
На помост. К себе на тесинку
Восходил, как на край небес,
Прижимая с красками кринку
Ко груди,
И глядел через
Стены каменные навылет.
Широко сияли глаза,
В них озёра и грады плыли,
Зори прядали и гроза,
Травы синие Бородавы…
И он в озеро кисть макал,
А потом он макал в дубравы,
В алых зорь золотой накал.
А налево, да и направо
Лишь леса в багреце, в дыму,
Было здесь ему не до славы,
А до правды было ему.
Кто давал ему это право,
Кто позволил это ему?
Но взрывались листвой дубравы,
Но всходили до неба травы,
И несли реки свет во тьму.
И глазасты, высоколобы,
Выше сосен, сильнее рек
Души плотников, землеробов,
Словно молнии били в век.
Не принижены, не убоги –
Просветлённые люди-боги.
А тесинка под ним качалась,
И сидел он на ней один,
Сокрушённый, и звал, печалясь:
– Встань-ко, сын, погляди-ко, сын…
А тесинка под ним плясала,
Словно ярмарка на юру.
– Глянь-ко, жёнка, – рука писала!
Полюбуйся, а то сотру! –
Дионисий.
Синие выси.
Кисть как факел, в его руке,
Изумрудное солнце виснет
В крупной капле на кончике.
Факел?..
Кисти кидал за спину.
Били хряка дымным ножом,
Драли с тёплой шкуры щетину
И смывали с неё назём.
Он стоял, бородат и странен,
Закатав рукава. Босой.
Рыжий, будто мирской крестьянин
Над невспаханной полосой…
В век космических скоростей,
Кибернетики, и нейлона
И штампованных впрок страстей
Не хватает людям озона.
Люди жаждут, ищут, таращатся,
Широко раскрывают губы.
В океане зелёной ящерицей
Остров всплыл.
Люди ахают – Куба!
Из межзвёздного океана
Человек на ракете выплыл,
Но несут по землям и странам
Не ракету – Его улыбку.
В кедах, алых и голубых
Бедных стеганках из синтетики
Дети атомного столетия
Застывают у стен лесных.
Над стыдливым пожаром лиц,
Как озёра, глаза смятенны.
Даль без края и без границ
Открывают пред ними стены.
Молчаливо они стоят,
Дышат свежестью чуда росной.
Дети физиков и солдат,
Разгорающиеся звёзды.
Там, где Чудь чудила и Меря,