Стихотворения

Я родился в 1921 году в селе Мегра Белозерского района, Вологодской области, в семье сельских учителей. Отца своего не помню, он умер в 1924 году. Люди, знавшие его, рассказывают, что он был строгий учитель, добрый и веселый человек, уважаемый сельчанами.

Я рано начал ходить в школу, точнее сказать, на уроки в класс, так как мы жили в здании школы, где учительствовала мать.

Мне не нужно напрягать память, чтобы вспомнить детство: его можно увидеть и сейчас. Оно белеет березами и пламенеет рябинами, лежит огромным слюдяным простором Белого озера, в тихие вечера синеет бескрайними лесами, плещет зарницами, звенит дождями. Все это осталось таким же и по сию пору. Исчезли только подробности, но они очень похожи на подробности жизни многих мальчишек, родившихся в деревне. Нет на свете и моего села Мегры — воды Волго-Балта залили то место, на котором оно стояло.

В 1930 году семья наша уехала

в Сибирь: отчим был послан партией на строительство колхозов. За красный галстук в те годы влетало от кулацких сынков, но я носил его с гордостью, как мои друзья пионеры.

В 1933 году мать с братишкой и сестренкой вернулись на родину, а я остался с отчимом в Новосибирске: он был направлен партией на учебу в институт. Широкая Обь, первые многоэтажные дома пятилетки. Потом я вернулся на родину и много рассказывал приятелям о Сибири, степях и железной дороге. Учитель физики, молодой ленинградец, рассказами о книгах и звездах зажег любовь к литературе и изобретательству. Попробовал сочинять стихи и строить модели самолетов и ракеты. Потом стихи перестал сочинять на время, потому что увлекся рисованием.

Среднюю школу я окончил в 1940 году в Белозерске, старинном городке с крепостным валом и множеством церквей. Тихие дома, деревянные мостки, скрипучие калитки, буйные черемухи и зовущие гудки пароходов, На пароходе я и уехал учиться в Петрозаводский университет с твердым желанием писать стихи, печататься. Мое стихотворение «Тыква», написанное в шестнадцать лет, похвалил в статье, напечатанной в газете ЦО «Правда», Корней Иванович Чуковский.

Когда началась война, мы, студенты университета, вступили в истребительный батальон, из него я был призван в армию. Военком, выслушав мой рассказ о положении на том участке фронта на котором мы были, по «знакомству» предложил на выбор два рода войск — танки и авиацию. Я стал танкистом. В армии был рядовым, сержантом, курсантом, лейтенантом, гвардии старшим лейтенантом. Воевал на Волховском и Ленинградском фронтах в танке; воевать приходилось не только с немцами, но и с болотом. Танкисты не любили громких слов и верили в будничные высокие ценности: дружбу, товарищество, долг. В 1944 году меня, обожженного, принесли на носилках товарищи в медсанбат. Из госпиталя я был демобилизован по инвалидности.

Я люблю рыбную ловлю. День победы встретил на Белом озере, в устье реки Ковжи. Ни одна травинка не колыхалась, река и озеро сливались с чистым небом — так было тихо. Вместе с встающим солнцем из озера пришла лодка; по воде далеко слышно, и до нас долетел крик с лодки: «Эй, что вы сидите? Кончилась война!». Мы глянули на огромное солнце за лодкой, не смежая век, и заплакали, не потому что на солнце нельзя смотреть без слез.

После войны учился в Ленинградском университете, но ушел с третьего курса. В 1954 году я окончил Литературный институт имени Горького.

Мои книги: «Третья скорость» (1946), «Поход продолжается» (1948), «Светлана» (1950), «Городок» (1953), «Стихотворения» (1956), «Голос первой любви» (1958), «Стихотворения» (1959), «Одна любовь» (1961), «Колесо» (1964), «Лирика» (1966), «Дни» (1966). Вместе с Михаилом Дудиным написал сценарий фильма «Жаворонок» о танкистах на войне.

С. Орлов

В жару растенья никнут, Бегут от солнца в тень. Одна лишь чушка-тыква На солнце целый день. Лежит рядочком с брюквой, И кажется, вот-вот От счастья громко хрюкнет И хвостиком махнет.

1938

Всплошную голубым узором Мороз разрисовал окно. Темно становится, и скоро Зажгут огни. Пора б давно… Сверчок скрипит в углу за печкой, А я глаза закрою вдруг, И мне покажется — кузнечик Трубит на весь цветистый луг. Качнутся легкие березы, Как луг, запахнет старый дом. Но это мать вошла с мороза, Внесла подойник с молоком.

1939

Широким журавлиным клином Последний выбит летний день. Погреться у костров рябины Сошлись избушки деревень. Тоска, дожди, туман и слякоть, Глубокой осени пора… Как будто мир сошлись оплакать Кричащие в полях ветра. Над красноватым эшелоном Дымки — прощальные платки — Мелькают в глубине вагонов Шинели серые, штыки… Под ветром шелестит березник, Ему последний лист ронять… И женщина у переезда — Солдатская, должно быть, мать — На поезд смотрит без движенья, Подняв ко рту конец платка. В глазах ее — благословенье И древняя, как мир, тоска… Ой вы, дороги верстовые И деревеньки по холмам! Не ты ли это, мать Россия, Глядишь вослед своим сынам?

1942

В танке холодно и тесно. Сыплет в щели снег пурга. Ходит в танке тесном песня Возле самого врага. Крутит мерзлыми руками Ручки круглые радист. Из Москвы, должно быть, самой Звуки песни донеслись — Через свист и вой снарядов, Через верст несчетных тьму. В песне той живет отрада Во высоком терему… Хороша та сказка-песня, Но взгрустнул водитель наш: «К милой я ходил на Невский, На шестой, друзья, этаж… И пока гремят снаряды, Горизонт за Мгой в дыму, В Ленинград к моей отраде Нету ходу никому… Вот пойдем, прорвем блокаду, Путь откроем в город наш, — Закачусь к своей отраде На шестой, друзья, этаж!». А певец поет, выводит, Так и хлещет по сердцам… К ней никто не загородит Путь-дорогу молодца!

1943

Мы ребят хоронили и вечерний час. В небе мартовском звезды зажглись… Мы подняли лопатами белый наст, Вскрыли черную грудь земли. Из таежной Сибири, из дальних земель Их послал в этот край народ, Чтобы взять у врага в боях Карбусель Средь глухих ленинградских болот. А была эта самая Карбусель — Клок снарядами взбитой земли. После бомб на ней ни сосна, ни ель, Ни болотный мох не росли… А в Сибири в селах кричат петухи, Кедрачи за селом шумят… В золотой тайге на зимовьях глухих Красно-бурые зори спят. Не увидеть ребятам высоких пихт, За сохатым вслед не бродить. В ленинградскую землю зарыли их, Ну, а им еще б жить да жить… Прогремели орудия слово свое, Иней белый на башни сел. Триста метров они не дошли до нее… Завтра мы возьмем Карбусель!

1943

Погадай мне в этот вечер, Нагадай червонный дом, С незнакомой дамой встречу, В брюках, в ватнике, с ремнем. Может, с картами согласно, В чаще рыжей, в тьме ночной Огонек забрезжит ясный, Словно в сказке, предо мной. И скажу я: «Стань, избушка, Передом… Наедине Не тебя ли мать-старушка Нагадала в карты мне?». Хорошо в лесной землянке Сапоги у печки снять, Стукнуть, так сказать, по банке, Завалиться на ночь спать. Но вокруг лишь тьма ночная, Дождь стекает по броне, Да «Калугу» вызывает Мой стрелок-радист во сне… «Ни огня, ни темной хаты» В карты старенькие, знать, Нам, неверящим солдатам, Мать не сможет нагадать…