Стихотворения

Орлов Сергей Сергеевич

1957

Вечер стихов в колхозе

В колхоз далекий в пору сенокоса Приехал я, чтобы стихи читать, А после отвечать на все вопросы, Какие станут люди задавать. Здесь никогда поэтов не бывало, Но мной в сельпо, между сапог и вил, В строю брошюрок, желтых, залежалых, Твардовский все же обнаружен был. Вещала всем с дверей сельпо афишка О том, что я писатель ССР. И в клуб пришли девчонки и мальчишки, Учительница, фельдшер, инженер. Но я был рад. Колхоз встает с рассветом, Лишь три часа за сутки спит колхоз, Ему не до артистов и поэтов, — Бушует по округе сенокос. Чт'o мог бы я прочесть ему такое, Достойное не просто трудодня, А солнца в сенокос, росы и зноя, — Нет, не было такого у меня. И среди белых полевых букетов Над кумачовым заревом стола Я призывал на помощь всех поэтов, Которых мать Россия родила. А в зале льны цвели, цвели ромашки На длинных лавках, выстроенных в ряд, И тишина, ни шороха, ни кашля, Лишь было слышно — комары звенят. За окнами домой проплыло стадо, Закат погас, и смолкли петухи. Три женщины вошли и сели рядом В платочках новых, праздничных, тихи. На темных лицах, как на негативах, Белели брови, выгорев дотла, Но каждая из них, видать, красива Когда-то в девках, в юности была. Они отдали всё без сожаленья Полям и детям, помня о мужьях, — Мне пусты показались сочинения, Расхваленные критикой в статьях. И я прочел для этих трех солдаток, Примерно лет моих, немолодых, То, что на фронте написал когда-то Не как стихи, а про друзей своих…

1959

«Смеялась женщина, смеялась…»

Смеялась женщина, смеялась, Как будто яблоки роняла, Как будто тень и свет сменялись, И людям все казалось мало. Ей ветер обнажал колени, Она подол рукою била И хохотала в упоеньи Так, как она всегда любила. И все вокруг переменилось, Все стало праздничней и ярче, Все сдвинулось, переместилось И стало вдруг свежей и жарче. А было лишь такая малость — Катилось, звоном озаряло, Смеялась женщина, смеялась, Как будто яблоки роняла.

1959

«Кто же первый сказал мне на свете о ней?..»

Кто же первый сказал мне на свете о ней? Я никак не припомню сейчас. Может, первый назвал ее имя ручей, Прозвенел по весне и погас. Мог сказать бы отец, но я рос без отца. В школе мать говорила, обучая детей. Я не слышал, я ждал лишь уроков конца, — Дома не с кем меня оставлять было ей. А вокруг только небо, леса и поля, Пела птица-синица, гуляли дожди, Колокольчик катился, дышала земля, И звенел ручеек у нее на груди. Может, птица-синица, береза в лесах, Колокольчик с дороги, калитка в саду, В небе радуга, дождь, заплутавший в овсах, Пароход, прицепивший на мачту звезду, Рассказали, как это бывает, о ней, Но тогда я, пожалуй, был робок и мал И не знал языка ни синиц, ни дождей… Я не помню, кто мне о России сказал.

1960

«Все, говорят, на свете образуется…»

Все, говорят, на свете образуется, Все в жизни станет на свои места. И Дон-Кихот под старость образумился, Но разум не надгробная плита. Прихлопнешь разве разумом стремление Быть искренним, и честным, и прямым, И все свои печали и сомнения Нести на люди, обращаться к ним. У юности в крови есть жажда поиска. Она сама как поиск и равна Той жажде, что вела людей до полюса Жары, вершины, холода и дна… Меня недавно подвели товарищи, Не предали, а час такой настал. И подвели, — подумаешь, удар еще, Немолод я и многое видал. Горел, и мерз, и пировал как следует, Ну подвели, — отбился — пустяки. Но мысль одна с тех пор меня преследует — Как быстро образумились дружки. Разумные, — врагов себе не нажили, А я, как был, останусь им дружком, Но в дружбе что-то все-таки загажено, И это не отмоешь коньяком. Да здравствует святая сила разума Быть не рабом — хозяином страстей И поступать, как юностью наказано На дымном гребне фронтовых ночей! Пусть не благоразумная — победная Идет без страха молодость в зарю. Я буду стар, как перечница медная, Но и тогда я это повторю.

1960

«Алешенька»

Словно в горле песенки горошинка — Пропою, а не произнесу. Есть такая станция «Алешенька», Как тропинка к поезду в лесу. В двух шагах от каменного города, А как бы у света на краю, Не известна никому, не дорога, Сторожит стальную колею. Ливнем стали и стекла по линии, Будто на колесах города, Никелем окованы, как инеем, Мимо пролетают поезда. Сколько Алексеев и Алешенек В сутолоке, в громе, в суете Названо, окликнуто, опрошено На лесной сороковой версте? Мимо все. С печалями, с улыбками Без ответа мчатся поезда. Что-то человеческое, зыбкое Потерялось в громе навсегда. Двести лет прошло с тех пор, как брошено Лесу, полю, солнцу и реке И летит — Алешенька, Алешенька, — А ответа нету вдалеке…

1960

Побывальщина

Здесь лесов-то тьма, а в лесах Тотьма Утонула, — не видно крыш. Как придет зима, занесет дома, Сверху Тотьмы не разглядишь. Всё леса, леса, вплоть до полюса, И на юг леса, на восток, За околицей хвоей колются, Пробираются без дорог. А в лесах она, река Сухона, В ней веслом до дна не достать, Как придет весна, думы вслух она Начинает петь-напевать. Она баскими дарит сказками, А за сказками бает быль, Быль неласкова, глубь опасная, Разбиваются волны в пыль. По реке плоты В сорок две версты. До небес семь верст, Лесом все… В небе тыщи звезд, Месяц в полный рост, И медведи ходят в овсе. Хочешь верь не верь, Приезжай, измерь, Не мешай человеку врать. Это просто проверить Тебе теперь, — Самолетом рукой подать. Полчаса не срок, городок у ног, И леса стоят, как сказал, Только вот, браток, что насчет дорог, — Про дороги я не соврал. К нам дороги ягою меряны Лет полсотни назад клюкой, И клюка ее здесь потеряна В темном лесе за Юг-рекой.

1960

Дионисий

1

Умели деды строить грады И веси на Руси святой. Стоят они, очей отрада, Красой равняясь с простотой. На наших северных широтах — Видать, для света и тепла, — Как солнышки ручной работы, Горят над ними купола. За Вологдой в дали таежной, В конце проселка на пути, Зайдешь под свод, и невозможно Глаза от света отвести. Веселый грешник Дионисий Здесь песни пел и краски тер. Он перенес на стены кистью Тепло зари и синь озер. Шеренги праведников рослых Стремятся в рай, а там встают, Толпятся мачтовые сосны У Дионисия в раю. Рай на горах, в бору с брусникой… А может, правда, рай — в лесу? Мой край родной, мой друг великий, Как опишу твою красу? Пылает северное лето, Недвижны сосны. Спит вода. И, на стожар в лугу надета, Дрожит вечерняя звезда. А в дальней дали с новой силой Через дремучие леса Старинный град, райцентр Кириллов, Плывет, расправив паруса.

2

Я видел рай не н'a небе, Он в душу мне запал. Его художник нанятый В церквушке написал. Но неподкупна кисть его. И вот живет века Работа Дионисия, Как поле, как река. Рай с соснами косматыми, В бору заречном он, С брусникою, с опятами, — Я в этот рай влюблен. А он, видать, без памяти Любил свой бедный край, Его на стенах каменных Изобразив, как рай!

1960

Щи

Из лавки овощной доставленный, Кочан капусты — это сгусток Поэзии, но не прославленной, Поскольку он — кочан капусты. Кочан капусты — это золото Дождей, качающихся, грузных, И жарких дней, на солнце колотых, В клубок закрученное с хрустом. В нем пенье птиц, ветров смятение, Прохлада тени, запах мяты И первое тепло весеннее, И звон отточенной лопаты, И холодок росинки маковой, Алмазной, гордой и прозрачной, На листике рассады лаковом Оброненный зарей кумачной. Поэзия опубликована, Все начинается, как вызов. Сталь синяя секиры кованой И плаха, струганная снизу. Река в кастрюле медной взорвана, Топочет пенными кругами, Шипит плиты планета черная И брызжет синими цветами. О, георгины кухни газовой, Железные цветы горелок! Кочан капусты, волей разума, В своей работе наторелом, Разделан на лапшу и звездами Колючей соли пересыпан. А вот уже и лавры возданы И перцем сдобрены до всхлипа. И клубы пара ходят тучами, Пахучи, яростны, приветны. Щи возвышаются могучие. Над ними небеса и ветры. Цветочки на фаянсе замерли, И каравай раскрыт, как библия, На них глядят, их ждут, их налили, Они воскресли и погибли!

1960

Мытье полов

Как моются полы до б'eлого каленья? — Перегибая сильные тела, Подолы подоткнув и обнажив колени, Хозяйки моют пол в субботу добела. Грохочут чугуны, гоняют тряпки воду. Тяжелым к'oсарем раздроблена дресва, Со щелоком парным и грацией свободы На праздник утверждаются права. С угла и до угла летает поначалу Березовый голик, раздавленный ногой, Обсыпанный дресвой, пока молчат мочала, — Всему черед и честь, как в каждой мастерской. Здесь чистоту творят, а не полы здесь моют. Ладони горячи, и рук полет широк, И лифчики трещат. Здесь дело не простое, Здесь каждый бы из нас за две минуты взмок. А им хотя бы что! Они как будто рады, Лукавы их глаза, и плеч изгиб ленив… Я тоже мыл полы в казарме по наряду, Но не был весел я, тем более — красив. А во дворе горят половиков полотна, Как радуги на кольях у ворот. Хозяйки моют пол под праздник, в день субботний, И праздник настает…