Стихотворения

Орлов Сергей Сергеевич

2

Чужие старые столицы В рекламных ливнях слюдяных Я вспоминаю, словно лица, Пытаясь разобраться в них. Стеклом, бетоном, сталью, светом Разрублен мрак ночной и смят. Зимой, весной, в разгаре лета Они сверкают и горят. Но есть в их праздничности броской Тревога знобкая и грусть, Которую понять не просто, Но есть которая как груз. А в чем она, не скажешь сразу: В девчонках юных на углах Иль в блеске бешеном показа В самом уже запрятан страх? А может быть, всё это вкупе Заключено в том и другом. Забудут, не наймут, не купят Или поверят, но с трудом? Гремят, ликуют и хохочут. Надменны, праведны, грешны И на исходе жаркой ночи Сосредоточенно грустны Чужие старые столицы У синих рек и белых льдин, Большие памятные лица Держав, столетий и равнин.

1963

Сосна

На белом, розовом, на синем, На голубеющем снегу Лежит сосна, роняя иней, Как бы споткнувшись на бегу. На сахарном снегу пластаясь, Вся зелена, вся золота, И в кроне, солнцем обливаясь, Звенит и рвется высота. Но от сравнения с солдатом Я отрешиться не могу, Вот так споткнувшимся когда-то, Назад лет двадцать, на снегу. Ну что ж, перед годами теми Я не стыжусь банальным быть. Лежит сосна. Не властно время Того, что было, изменить.

1963

«Уходит в небо с песней полк…»

Уходит в небо с песней полк От повара до командира. Уходит полк, наряжен в шелк, Покинув зимние квартиры. Как гром, ночной аэродром. Повзводно, ротно, батальонно Построен в небе голубом Десантный полк краснознаменный. Там в небе самолетов след, Как резкий свет кинжальных лезвий, Дымок дешевых сигарет И запах ваксы меж созвездий. Пехота п'o небу идет, Пехота в облаках как д'oма. О, знобкий холодок высот, Щемящий, Издавна знакомый. По тем болотам подо Мгой, Где мы по грудь в грязи тонули И поднимались над кугой На уровне летящей пули. Смотрю, как мерзлую лозу Пригнул к земле железный ветер, Стою и слушаю грозу, Как будто первый раз заметил, Что подвиг, как бы он высок, Как ни был бы красив, — работа. И пахнет кирзою сапог, И звездами, и солью пота…

1963

«Я давно увидел в первый раз…»

Я давно увидел в первый раз, Как оно меня не ослепило, Чудо женское зеленых глаз, Где, когда, не помню, это было… Два дождя качаются в зрачках, Две реки, два леса, две дороги. Неба два в лучах и облаках, Радуг двух слепящие чертоги. С той поры прошла землей война. Государства в пепел рассыпались. Годы отгорели в дым до дна. Жизнь прошла, а вот они остались… Я ее забыл. Я постарел. Женщина моя со мною рядом Средь своих забот, хлопот и дел Взглянет вдруг каким-то странным взглядом… Два дождя стоят в ее зрачках. Две реки, два леса, две дороги, Неба два в лучах и облаках, Радуг двух слепящие чертоги.

1963

«Две крутых соболинки…»

Две крутых соболинки Над рекой-синевой. С торжеством и грустинкой Низкий голос грудной. Темным вишеньем спелым Тронут маленький рот. Золотых, загорелых Плеч покатый полет. Словно вверх по ступеням, На тропе полевой С ней летит по коленям Синий ситец волной. И встает и не сводит Глаз при встрече народ, — Словно юность проходит, Словно счастье идет.

1963

Земляк

С. Викулову

Мы редко с ним теперь встречаемся, — У каждого свои дела. Но все ж встречаемся, случается, Вдвоем садимся у стола. Не по желанью — по традиции, Как на Руси заведено, Мы балуемся не водицею Дистиллированною. Но… Как только «чт'o» да «как» кончаются, Отодвигается хрусталь — И раздвигается, что чается, Что видится, — и глубь и даль. Он трет виски, он наклоняется И курит, курит без конца. И тень, и свет, летя, сменяются На резких линиях лица. И край, в котором уместиться бы Могло с полдюжины держав С их европейскими столицами, Определяется вдруг, став Тем настоящим, главным, истинным: И как живешь и как дела, — С чем исповедуются искренне, Ни боли не тая, ни зла. Над чем задумываясь, пробуют Себя, других и жизнь понять По счету по большому, строгому, Где не на кого зря пенять. А надо встретиться с причинами Того, что плохо, что не так… Шумят поля, горит рябинами И подступает к сердцу тракт. Раскинулась в дождях и радугах Провинция лесов и рек, Печаля, сокрушая, радуя, Как личная судьба, — навек. Ах, эти встречи с другом досветла! Гора окурков. Поздний час, Наговоришься вроде досыта, А ляжешь — не смыкаешь глаз.

1963

На Волго-Балте

Моей деревни больше нету. Она жила без счета лет, Как луг, как небо, бор и ветер, — Теперь ее на свете нет. Она дышала теплым хлебом, Позванивая погромком, К ней на рогах коровы небо Несли неспешно людям в дом. Плывут над ней, взрывая воды, Не зная, что она была, Белы, как солнце, теплоходы, Планеты стали и стекла. И дела нет на них, пожалуй, Уж ни одной душе живой, Что здесь жила, пахала, жала Деревня русская век свой. Детей растила, ликовала, Плясала, плакала, пила, С зарей ложилась и вставала, Гремя в свои колокола Стогов, домов, хлевов, овинов В богатый год и в недород. В чем невиновна, в чем повинна, Теперь никто не разберет. Я до сих пор твой сын, деревня, Но есть еще двадцатый век, — Вывертывает он коренья И прерывает русла рек. Что сделал он, то сам я сделал, Никто другой того не мог, — И этот лайнер снежно-белый, И всплывший дедовский пенек. И я пройду по дну всю пойму, Как под водой ни тяжело. Я все потопленное помню. Я слышу звон колоколов. А наверху, как плахи, пирсы, В ладонях шлюзов — солнца ртуть. Я с тем и этим крепко свыкся, Одно другим не зачеркнуть.

1963

Мой лейтенант

Как давно я не ходил в атаку! Жизнь моя идет в тепле, в тиши. Где-то без меня встают по знаку В бой с позиций сердца и души. Нет, они не стерлись, как окопы На опушке леса зоревой, Но давно уж к ним пути и тропы Заросли житейской муравой, Жизнь прошла с тех пор — Не просто годы. А за ней, там, где огни встают, В сполохах январской непогоды Возле самой смерти на краю, Скинув молча полушубок в стужу, Лейтенант в неполных, двадцать лет, Я ремень затягиваю туже И сую под ватник пистолет. Больше ничего со мною нету, Только вся Россия за спиной В свете догорающей ракеты Над железной башней ледяной. Вот сейчас я брошу сигарету, Люк задраю, в перископ взгляну Через окуляры на полсвета И пойду заканчивать войну. Я ее прикончу вместе с дотом, Ближним и другим, в конце пути, На краю земли. Бело болото. Только бы его сейчас пройти. Страшно ли? А как же, очень просто С ревом треснет черная броня, И в глаза поток упрется жесткий Белого кипящего огня. Только чт'o в сравнении с Россией Жизнь моя, — Она бы лишь была С ливнями, с мальчишками босыми, С башнями из стали и стекла. Далеко-далёко, спотыкаясь, Черный танк ползет, как жук в снегу. Далеко-далёко, чертыхаясь, Лейтенант стреляет по врагу. А земля огромна, фронт безмерен, Лейтенант — песчинка средь огня. Как он там, в огне ревущем, верит В мирного, далекого меня! Я живу в тиши, одетый, сытый, В теплом учреждении служу. Лейтенант рискует быть убитым. Я — из риска слова не скажу. Бой идет. Кончаются снаряды. Лейтенант выходит на таран. Я — не лезу в спор, где драться надо. Не простит меня мой лейтенант! Он не хочет верить в поговорку: Жизнь прожить — не поле перейти. Там друзья, там поровну махорка — Я ему завидую почти. Надо встать и скинуть полушубок, И нащупать дырки на ремне. Встать, пока еще не смолкли трубы В сердце, как в далекой стороне. Далеко не все добиты доты. Время хлещет тяжко, люто, зло. Только бы сейчас пройти болото, Вот оно лежит белым-бело. Ох, как трудно сигарету бросить, Глянуть в окуляры лет — и в путь! Я один. Уже подходит осень. Может, он поможет как-нибудь? Добрый, как Иванушка из сказки, Беспощадный, словно сам Марат, Мой судья, прямой и беспристрастный, Гвардии товарищ лейтенант.

1963

«Кто был изобретатель колеса?..»

Кто был изобретатель колеса? Никто не знает. Все о нем забыли. В каком краю, когда он родился? Ни имени не помним, ни фамилии. А был изобретатель колеса. Оно в природе не существовало, Пока на белый свет не родился Великий гений, неизвестный малый. Крыло в природе человек узрел И рычагов машинных сочлененье, А он на мир не так, как все, смотрел, Без подражанья мыслил, без сравненья. Он смастерил однажды колесо, И покатилось колесо по свету, А он свернул, должно быть, сигарету И сам себе воскликнул: «Хорошо!». Ревели первобытные леса, На четырех ногах зверье бежало, Крылами птицы мяли небеса, Пока он щепочку жевал устало… Какие нынче в мире чудеса! Открытия! Им счета нет повсюду, Но все его технические чуда Ни в чем не зачеркнули колеса.

1963

«И я ее искал, по свету ездил я…»

И я ее искал, по свету ездил я За тридевять земель, морей и рек. Крас'oты видел, но самой поэзии Так и не встретил, глупый человек. …Дышало лето ливнями и грозами, Дымились реки, зрела тишина. На большаке с плакучими березами Мне повстречалась запросто она. В своем краю, за речкою, не з'a морем, Она мелькнула вдруг грузовиком, Плеснула песней, так, что сердце замерло, И опалила душу холодком. За песней баб над громкими колесами, Растаявшей стремительно в пыли, Вечерками, страдою и покосами Она открылась посреди земли. Горячим хлебом обмолота первого, Кувшином потным на краю стола, Озерами с нетающими вербами, Луной морозной в зареве стекла. Девчонкою босой, простоволосою, Забредшею во ржи, как василек, Она прошла под солнцем и под звездами И озарила запад и восток. А было-то всего лишь — бабы ехали, Да песня, да обычный грузовик, — Но это оказалось ее вехами, И мир за ними встал и был велик, Такой, что мне не рассказать, не высказать, Какой он есть, и только, может быть, Чтобы понять далекое и близкое, Жизнь надо просто заново прожить… А я ее искал, по свету ездил я За тридевять земель, морей и рек, Красоты видел, но самой поэзии Так и не встретил, глупый человек. И в землях тех она, видать, прописана. Но надо с ними жить и бедовать, Пот проливать под небом кипарисовым, Чтоб запросто в лицо ее узнать.