Стихотворения

Орлов Сергей Сергеевич

1966

«Я снова вспомнил почему-то…»

Я снова вспомнил почему-то Далекий госпиталь в войну, Где я лежал немало суток, И санитарку в нем одну. Тупой бессонницей измаян, Я морфий у нее просил, Кричал, что доза небольшая, Ругался матом и грозил. Но, знать, меня жалея очень, Девчонка прикрывала свет И на мои угрозы ночью В ответ твердила только — нет. Я позабыл, какие песни Она мне пела у виска, И как мои писала письма — Не вспомнить мне наверняка. Но помню, как с неженской силой, От оскорблений всех бледна, «Нет, морфия не дам», — твердила, И помню также, как она На перевязку вывозила, Катала бинт, как снежный ком, И вдруг его срывала с силой, Безжалостно, одним рывком. Она жалела, уважала Меня, солдата, мужика, И потому бинты срывала, Не дрогнув, добрая рука. А ты все медлишь…

1966

«Ты в жизни жег хоть раз мосты…»

Ты в жизни жег хоть раз мосты В своей? Как жгут мосты саперы, Настилы руша с высоты И за рекой оставив город. Он бел. Над ним плывут сады, Сверкают шпили колоколен, Но сожжены к нему мосты, И надо уходить по полю. И лучше не глядеть назад. Там над безгрешною рекою Мосты горят, мосты горят — Твоею зажжены рукою. Ты в жизни жег хоть раз мосты? Вот так, а может быть, иначе, На пламя глядя с высоты, Сто раз оборотившись, плача. Саперам что! Они пройдут Огонь и дым, но час настанет, — Мосты саперы возведут И город вновь в их лица глянет. А в жизни жгут мосты навек, И в прошлое возврата нету, В тот город за разливом рек, Где мост горит в разгаре лета.

1966

«Уходит женщина. Уходит…»

Уходит женщина. Уходит, Как солнце с неба, как река За горизонт по шатким сходням Травы, кувшинок, тростника. Уходит женщина так просто, Без слов, без слез, без жалоб прочь, Как в океане синий остров, Как день уходит и как ночь, — Естественно, обычно, вечно Уходит женщина. Не тронь. Так, уходя, идет навстречу Кому-то ветер и огонь. Как ливень с тысячей мелодий Из поля в новые поля, Уходит женщина. Уходят И гаснут следом тополя. Уходит женщина. Ни злоба, Ни просьбы непонятны ей, И задержать ее не пробуй, Остановить ее не смей. Молить напрасно, звать напрасно, Бежать за ней — напрасный труд… Уходит — и ее, как праздник, Уже, наверно, где-то ждут.

1966

Ода дураку

Я не знаю, почему и как Снова древним сквозняком подуло: Эгоист — так, значит, не дурак, Даже у него губа не дура. Вновь звучит: «Ищите дураков!». Только нет на дурака науки Ныне, присно, испокон веков И от дедов к сыновьям во внуки. Дураков не сеют и не жнут, Сами дураки на свет рождаются И, как меря древняя и жмудь, Начинаются, но не кончаются. Не перевелись и на Руси. Есть. Живут. Она без них немыслима Со своими верстами веси И заоблачными всеми высями. Славлю, прославляю дурака Так, как сказка славила и присказка. Без него немыслимы века Давние и будущие близкие. Он бессмертной думою богат, От нее до смерти не откажется, Пусть при этом сам себе не рад И порою свет с овчинку кажется. Для него не пишется закон, — Эту дурь из дурака не вышибешь. Он — дурак, и лезет на рожон, — Если б мог, то лез еще повыше бы. Я и сам такой — из дураков, Жизнь меня еще не переделала И лупила зря со всех боков Так, что я не видел света белого. День встает. Дорога далека. Кто ее без нас на свете высветлит? Славлю, прославляю дурака — Так, как сказка славила и присказка.

1966

«Ракетами, как луг ракитами…»

Ракетами, как луг ракитами, Стал ныне шар земной богат. На всех материках раскиданы, Ракеты пьют и хлеб едят. Живется им неплохо. В наледи Свои вздымают острия — Континентальные, глобальные, «Земля — зенит», «земля — земля». На них работают, не ленятся Три миллиарда на земле, И засекреченные гении Ракетам служат в их числе. Ракетам все — шоссе бетонные, Дворцы в глубинах недр земли, Луга, леса, поля зеленые, И глуби вод, и корабли. Их фотографии красуются На первых полосах газет, И дипломатами трактуется С трибун земли язык ракет. Тяжел от стронция и радия, Летит на землю дождь и снег… Так непонятно в веке ядерном Выходит к звездам человек.

1966

Пилоты

1

За городом, у кромки леса, Где лег на землю небосвод, Как юный двигатель прогресса Гремит в грома Аэрофлот. О нем кричат и днем и ночью Реклам цветастые щиты: За два часа ты будешь в Сочи За пять — достигнешь ты Читы. А что в Чите, а что в Чите там? Рай для души? И в ней своя Кричит реклама на щите там, Зовет в далекие края. Все граждане сорвались с места, Летят, незнаемо куда. Аэрофлот — дитя прогресса, Для них к услугам завсегда. С утра до самой ночи поздней К земле бетонной и с земли Срываются со свистом звезды, Летят, садятся корабли. Аэрофлот вовсю хлопочет, Грохочет, господи прости! Снег Воркуты и пальмы Сочи Зажаты у него в горсти. А от него на всех широтах По матушке-земле самой Идут усталые пилоты Пешком торопятся домой.

2

Когда пилоты на аэродромах

Играют в карты или в домино, Наш тесный мир становится огромным Таким, каким он был давным-давно. Еще до появленья скоростей, Магнитофонов, субмарин, гудрона, Еще до проштампованных страстей И массовых психозов миллионов. Стучат костяшки. Партия козла. И с каждым сокрушительным ударом Уходят вдаль, и их скрывает мгла, Материки всего земного шара. Рукой подать! Рука сжимает кость. И надо на почтовом до Парижа, А кость уже вколочена, как гвоздь. «Прощай Париж, тебя я не увижу!» Растет окурков дымная гора. Воротнички распахнуты и души. Далекая придвинулась пора, Распался мир на хляби и на суши. Скликайте в мире вымерших коней, Седлайте их, впрягайте в дилижансы И за столом у молодых парней На выигрыш приумножайте шансы. Ищите на толкучках паруса, Стучат костяшки звонко, как копыта. Который час? А может, на часах Века сгорают, как метеориты. Пилоты забивают в домино, Отменено пять тысяч совещаний. Пять караулов спать ушли давно В столицах стран, затерянных в тумане. А у ребят хорошая игра, Они вошли во вкус своей работы. Такая в мире настает пора, Когда играют в домино пилоты…

1967

«Всю жизнь куда-то далеко спеша…»

Всю жизнь куда-то далеко спеша, Я близкого чего-то стал бояться. Вдруг оказалось — у меня душа, И с нею надо, видимо, считаться. Она не то что вымысел какой Пиитов девятнадцатого века — Душа болит! Что делать мне с душой? Неправда! Ей что делать с человеком? Что делать ей, мифической, со мной. Я — семьдесят четыре килограмма, Член профсоюза, праведник земной, А лгу и трушу только в крайнем самом… Но взбунтовалась бедная душа, Та самая, что еле-еле в теле, И двинулась, все ложное круша, Ко мне. Она другой не знает дели. Меня она за шиворот взяла, Тряхнула и поставила на ноги. Иди, будь тверд, верши свои дела И знай: горшки из глины лепят боги. Ты бог, ты добр, ты храбр, и я с тобой. Лепи горшки. Не предавайся лени, И принимай неотвратимый бой, И подымай упавших с четверенек. Бессмертна я… Я подчинился ей. Она — душа. Считаться с нею надо И забывать о бренности своей, И, кроме жизни, не искать награды!..

1967

«Вечернее мычание коров…»

Вечернее мычание коров — Деревни нашей древняя молитва — Хозяек вызывает со дворов, Ворота раскрывает и калитки. Они идут. Им улица узка. Бык впереди, как будто холм горбатый, А на рогах дожди и облака, И чистый пламень тихого заката. Аркадия, пастушечья страна, По улице течет живой рекою, Тяжелые качая вымена — Колокола домашнего покоя. Подойники ответно им звенят, Петух крылом на полотенце машет, Коричневые кринки встали в ряд, Стол хлебом-солью, как престол, украшен. Поет струя парного молока. Вы слышите, как цвинькают синицы И вспыхивают вдруг издалека Из детства залетевшие зарницы. Строители дорог и городов, Солдаты и пилоты космодромов, Вам всем она с младенческих годов, Как песня колыбельная, знакома — Та песенка подойника без слов, И руки материнские над нею У розовых с шерстинками сосков, Полынью отдающих и шалфеем. Вы слышите строители веков В местах, ничем другим не знаменитых, Вечернее мычание коров — Деревни нашей древнюю молитву.

1967

«Небо лесом огорожено…»

Небо лесом огорожено, Поле полито луной, Чуть звенит в простор заброшенный Звездный ковшик ледяной. И ни шороха, ни замяти… Вот он белый-белый свет, Нарисованный по памяти Через много-много лет. Был таким, таким останется. Лучше нет и не найти. Может быть, пойти на станцию, И уехать, и сойти…

1967