Скифы и Сфинксы (выпуск №7, 2011г.), Кедров Константин Александрович (brenko)

Скифы и Сфинксы (выпуск №7, 2011г.)

на обложку

Кедров Константин Александрович

Шрифт:

На кухне он подумал, что женщины – не люди. В лучшем случае, лучшие женщины – это полузверюшки-полудамы. А если они не люди, то какой с них спрос. Конечно, они рожают детей, и в этом случае господа от них зависят. Возьмут и перестанут рожать, и тогда господа вымрут. Потому что даже если они перестанут готовить и кормить, те не вымрут, сами как-нибудь. А вот если

обидятся все вместе и перестанут все вместе рожать, тогда вымрут. Но тогда и дамы вымрут. Останутся только зверушки, которые подолгу не обижаются друг на друга, они подлизываются и лижут друг друга.

И чтобы в двадцатом веке понять, что земля круглая, должен быть бесплатный транспорт и телефон. Потому что, например, завтра уже сегодня вечером обязательно нужно в Париж. Зачем? А чтобы посмотреть, есть ли там сегодня

луна. Или тогда никого уже не надо учить состоянию. В этой школе по обучению состояний уже можно вести курс. Вот мячик подпрыгну, на солнце, а вот от него тень, ты запомнишь, как прыгала эта тень. А вот занавеска закрывает окно. Но в ткани есть такая дырочка, которую нарочно расковыряли для состояния, и вот в эту дырочку видна луна, ты это запомнишь?

Киса пришла на кухню к Александру Сергеевичу и публично при всех поцеловала его в губы. Это был такой длинный поцелуй взасос. А, собственно, и не было никого на кухне кроме них, даже слесаря не было. Никого... и на одном языке можно послать... а на другом пойти. И живому таракану в Москве Александр Сергеевич сказал — пошел на хрен. И таракан уполз, его не надо давить, он понимает по-русски.

И Александр Сергеевич подумал, что может она и не виновата, Киса, просто она гедонистка, и она питается не только мужчиной, но и самой жизнью. Она ее пьет, ест, смотрит, поглощает, и он каждую секунду живет, и в каждый миг она требует от момента жизни наслаждения. Этот миг должен наслаждать ее или тенью от дождя, или варварским запахом сырости. В общем, этот миг должен быть ее. Если же ей не дают наслаждаться, то она грустная, и реснички загибаются в обратную сторону. И все плохо. И тогда остается только удавиться. Этим гедонисткам надо выпить сразу все вино, и смешанное с водой и не смешанное, и смешанное с людьми в ресторане и не смешанное ни с одним персонажем, например, в какой-нибудь келье. А потом выпить три чашки крепчайшего чая, чтобы потом сердце болело, а потом – теннис при сорока градусах под прямым солнцем, чтобы была видна такая четкая тень от мячика. А потом сразу мороженое, а потом ангина и две недели температура сорок, и уже никакого тенниса и никакого мячика, а только такое нежное нытье в постели. А потом баня, чтобы два часа париться, чтобы вместе с потом вышли из тебя все козлы и зло, остался только сын божий у самого сердца, а утром печень болит. И ее нельзя вырезать, нельзя съесть. Она печень – для печени.

Нам надо поменять белье.

На кухне в шкафчике она взяла чистое белье и вернулась в комнату, чтобы оно было белоснежным и хрустящим, как снег в горах. А это грязное белье чтобы лежало у подножия гор. А когда грязная наволочка, как прошлогодний снег, уже лежала на полу, а чистая уже блестела под солнцем, надетая на подушку, Киса услышала, как кто-то опять позвонил в дверь, как Сережа открыл, и как кто-то прошел к нему в комнату. И она легла на чистое белье, и с вершины горы взглянула на грязное, которое уже таяло под солнцем и могло превратиться в грязную лужу.

– Что? – сказала Киса, когда Сережа вошел к ней в комнату.

Она почему-то испугалась чистого и грязного белья одновременно. Особенно то, что он видит – грязное. Но он только попросил зайти к нему в комнату, «на несколько минут, — сказал Сережа, — можешь?»

И через минуту в Сережиной комнате Киса увидела, кроме этого лысого господина, еще господина Ив.

И чтобы не смотреть ему в глаза, Киса посмотрела Сереже в глаза, и как только она посмотрела, он тут же увидел по ее глазам, что она спала с этим одноглазым господином. И ему даже показалось, что именно на этом грязном белье. Сначала он не поверил своим глазам. А когда в комнату вошел Александр Сергеевич, Сережа старался не смотреть ему в глаза, чтобы Александр Сергеевич по его глазам не увидел то, что Сережа увидел по ее глазам. Александр Сергеевич не понимал по-английски, но он понимал по глазам. И неожиданно для себя Сережа довольно бойко заговорил с господином Ив по-английски и встал так, чтобы Александр Сергеевич не мог видеть Сережиных глаз, зато мог видеть один глаз господина Ив, в котором ничего невозможно было прочитать, потому что никто в нем ничего не написал. Господи Ив согласился с ним по-английски, и тогда Сережа перевел Александру Сергеевичу на русский: что с этим господином он вместе ехал в купе, а потом оказалось, что он заказчик, а Сережа об этом ничего не знал, потому чего имел дело раньше только с его заместителями, а это один из них, и Сережа показал глазами в сторону лысого господина. И все начинало принимать естественный оборот: просто пришел в дом главный заказчик со своим заместителем. Но этот господин Ив ни с того ни с сего обратился к Александру Сергеевичу по-немецки. Александр Сергеевич ответил ему по-немецки. И в течение нескольких минут господин Ив что-то говорил Александру Сергеевичу по-немецки, и в конце этой речи лицо Александра Сергеевича резко изменилось: и улыбка пропала, и он смотрел то на Кису, то на господина Ив, то на него, то на нее, как бы мысленно приказывая им: лечь! встать! лечь! встать! «Неужели и до этогодошло»,— подумал он, потому что господин Ив сказал ему, что у сестры его друга, то есть сам он, Александр Сергеевич, просто друг Сережи, а Киса просто сестра. Так вот у Кисы, он так и назвал ее по имени, есть такая гирлянда: сцепленные вместе треугольники, которые, соединившись, дают квадрат. Она ему это показала, когда они с ней были в ресторане.

– Вместе с Кисой? – уточнил Александр Сергеевич.

– Да, вместе с сестрой вашего друга,— пояснил господин Ив.

И господин Ив хотел еще раз взглянуть на эту гирлянду, собственно, он для этого и пришел. И когда Александр Сергеевич смерил Кису с ног до головы взглядом и как бы мысленно раздел ее, она испугалась этого взгляда.

– Что он тебе сказал? – спросила она Александра Сергеевича по-русски.

Он не ответил.

Тогда она подошла к своему мужу и, обратившись к господину Ив и убив его своим ненавидящим взглядом, вежливо сказала ему по-английски: «Это мой муж, Александр Сергеевич».

Даже по одному глазу господина Ив было видно, что он прозрел. По-английски он попытался сказать Сереже, что это муж его сестры.

– Извините, – сказал Сережа, потому что фраза была такая: «Я не знаю, почему этот человек муж который есть». Господин Ив плохо говорил по-английски. И Сережа спросил Александра Сергеевича: «Что он тебе сказал?» Александр Сергеевич не ответил. И тогда господин Ив обратился к Александру Сергеевичу по-немецки. И после его довольно длинной речи, Александр Сергеевич спросил Сережу: «Ты сидел вместе с ним и с Кисой в ресторане, даже в маленьком ресторанчике?»

И Сережа припомнил и солнце, и как они переходили речку, и бильярд.

– Да,— сказал он, – там еще был бильярд.

– Там еще был бильярд? – спросил Александр Сергеевич господина Ив по-немецки.

– Да, конечно.

Тогда Александр Сергеевич подошел к Кисе и спросил у нее, глядя ей прямо в глаза:

– И в этом кафе ты показала ему эту бумажную гирлянду?

И в это время этот стоявший лысый господин – чихнул, и от неожиданности Киса рассмеялась.

– Ну и что? – сказала сквозь смех Александру Сергеевичу. – Это моя игрушка, а почему такие длинные объяснения?

И Александр Сергеевич сказал, что господин Ив пришел для того чтобы увидеть эту игрушку еще раз. И Киса пошла в свою комнату за гирляндой.

И когда она принесла свой квадратик из треугольников, господин Ив попросил разрешения как следует рассмотреть эту вещицу, «игрушку».

– ------------------------------------------

Кристина Зейтунян-Белоус