Скитальцы (цикл)
Шрифт:
— Мой великий предок, — с неохотой начал я, и Алана, и Танталь резко обернулись в мою сторону, — мой великий предок Дамир, служивший лакеем Ларту Легиару…
Я замолчал, потому что у них вытянулись лица. И у Аланы, и у Танталь, и, что самое интересное, у близнецов. Эти последние казались раздавленными величием моей родословной.
— Так вот он говорил, — мне почему-то захотелось смеяться, — что лучше быть последним скотником, чем магом наполовину…
Мы с Лларисом долго смотрели друг другу в глаза. Он не выдержал и отвёл взгляд первый.
— Непогода —
Братья переглянулись.
— Мне очень важно знать, — проворковала Танталь и вдруг поднесла перчатку к огню свечи.
…Сразу после рождения близнецов их дед, который в ту пору был ещё жив, сшил перчатку — как говорили, из собственной кожи, но, может быть, это и сказки. Почуяв скорую смерть, дед сжёг себя молнией — после этого никто не смог проверить, вся ли кожа у него на месте. Говорят, именно перчатка помогла мальчикам выжить; перчатка росла вместе с братьями, мать наказывала никогда не снимать её, но братья, конечно, снимали. Им на своём опыте пришлось убедиться, какой властью наделена эта грубо сшитая рукавица… Известно, что уничтожение её сулит обоим мучительную смерть.
Последнюю часть рассказа из братьев вытащила Танталь. Вернее, не вытащила даже, а рассказала за них — бледные лица близнецов говорили о том, что она права. Танталь с важным видом поясняла, что «предмет, хранящий сердце» — не такая уж редкость. История магии прямо-таки кишит подобными примерами…
— Да, это мы! — болезненно выкрикнул Колвин. — Мы наслали бурю, чтобы вас удержать!
— И ещё кой-чего сделаем, — угрюмо пообещал Лларис.
— Ой ли? — Танталь медленно провела перчаткой над огоньком, на коже остался след копоти, братья одновременно дёрнулись, как от ожога.
— Оставь, — сказал я раздражённо. — Что за повадки начинающего палача…
Она обернулась ко мне, и я вдруг понял, что она на грани истерики. На самой грани.
Потому что Алану я откачал. Успокоил и убедил, что она ни в чём не виновата; Танталь осталась один на один с собой. Со сладким головокружением, с ритмом, проникающим под кожу, со всепокоряющим бесстыдством, с собственной безмозглой похотью…
— Танталь, можно тебя на минутку?
Я увлёк её в темноту потайного хода. Лестница вилась вверх и вниз — штопором; интересно, когда примитивное заклятие «в кордегардию» перестанет действовать и стражники явятся снова?..
Я взял её за плечи и развернул к себе. Глаза её оставались сухими.
— Танталь, это была не ты.
— Это была я, — отозвалась она бесцветным ровным голосом. — Не трать слов.
— Не доводи меня до бешенства. Я тебя знаю. ЭТО была не ты, это их гнилая магия…
Танталь презрительно повела плечом:
— Я СЕБЯ лучше знаю, Ретано. Не трать слов. Лучше думай, что делать дальше…
— Я тебя ударю, Танталь.
— Жест бессилия… Ладно. — Она криво усмехнулась. — Мои переживания никак не относятся к делу… Мы должны выбираться. Пока не рассвело.
Мы в молчании вернулись
— Нет… И никогда не сможем. Такие… дела… Я и рад бы соврать, но…
— Не надо врать, — перебила его Танталь. — Мы с Ретано провели военный совет и решили пощадить вас. Не убивать… и даже не оскоплять, хотя Ретано очень настаивал.
Алана удивлённо на меня покосилась.
— Как это мило с вашей стороны, — пробормотал Лларис.
— Мы сохраняем вам жизнь… и всё прочее, а вы в благодарность предоставите нам список магических предметов, полученных в наследство от деда. Что там было?
Я сумел не выказать удивления. По-моему, Танталь слишком круто забирала — нам бы просто уйти. Целыми и невредимыми.
— На кой пёс вам магические предметы? — спросил после паузы Лларис. Колвин молчал, не поднимая головы.
Танталь перевернула перчатку над столом. Так, что перчатка сделалась похожа на объёмистое кожаное вымя.
Близилось утро. Разумеется, вся стража замка уже знала, что строптивый кавалер двух прекрасных дам не спит, как предполагалось, в обнимку с фаршированным поросёнком, а, учинив маленькое побоище, пробрался в спальню к властителям; за высокой дверью недвусмысленно бряцало оружие, на потайной лестнице сопели — громко и возбуждённо, не решаясь, впрочем, высунуться.
— Нам придётся им головы морочить, — тоскливо пробормотал Колвин. — Сто человек, и каждому заморочь, чтобы ни пса не помнил…
Лларис хмыкнул. Лларис — я прекрасно видел — не оставил помыслов о мести. Он с удовольствием сгноил бы нас в подземелье за сопротивление герцогской воле; пока что сила была на нашей стороне, но что такое сила? Качели…
— Мы уходим, — сказал я Танталь.
Она даже не подняла глаз. Продолжала перебирать ветхие тряпочки, доверху наполнявшие этот их потайной сундук; не удостоив меня взглядом, бросила сквозь зубы:
— Нет.
Перчатка лежала передо мной. В камине лениво подёргивались язычки пламени; я рассудил, что на свечке перчатку не сжечь. То есть мгновенно не сжечь, а мне хотелось бы, чтобы угроза жизни братьев была как можно серьёзней. Спальня буквально облеплена вооружённой стражей…
Алана порвала простыню и перевязала мою раненную руку. Теперь, когда возбуждение спало, дёргающая боль не давала покоя, а озноб заставлял всё ближе придвигаться к огню. Меч лежал у меня на коленях; Танталь копалась в сундучке, распотрошённый тайник в полу зиял чёрной беззубой пастью, Алана с беспокойством поглядывала то на закрытую дверь, то на тёмный проём потайного хода.
— Это что? — Танталь выловила среди кучи хлама тусклую оловянную ложку. Братья, пригорюнившиеся в углу, подняли головы — жест был совершенно одинаковым, мне вдруг страшно захотелось расколотить это ходячее зеркало. Может быть, потому, что лихорадка набирала силу.