Скиталец
Шрифт:
– Я так понимаю, если бы ты могла с ним развестись, то развелась бы. – Ольга сняла солнцезащитные очки и внимательно посмотрела ей в глаза. – Но ты не можешь, верно?
– Верно. Это все отец Антона. Он сказал мне не рыпаться, пригрозил, что сделает все, чтобы забрать у меня Максимку. Я даже толком не понимаю, Оль, почему он против развода, ведь и я и Антон этого хотим. Мало того, Валентин Михайлович желает видеть в нас счастливую семью и о том, что мы ненавидим друг друга, даже слышать не хочет. Антон его до смерти боится. Да и я, если честно, тоже.
– Тебе не позавидуешь, –
– О, здесь не все так ужасно, – перебила ее Алина. – Конечно, я зла на Антона и могла бы сказать, что он хреновый отец, но не хочу врать. Антон любит сына… черт, он даже сказки ему на ночь читает, хоть меня это почему-то и бесит.
– Давай, давай тащи скорее! – заорал Сеня. – Клюет же!
На этот раз Максимке повезло, он поймал уклейку. И радости его не было предела.
Глядя на сияющее лицо сына, Алина вдруг забыла про все свои проблемы и снова ощутила солнечную магию лета. Больше не хотелось вспоминать и думать о будущем, хотелось просто жить, вдыхать свежесть реки и ароматы луговых трав. Хотелось смотреть на небо, провожая взглядом облака. А еще хотелось, чтобы на руку наконец-то села божья коровка.
Через пять минут после первой уклейки Максимка поймал вторую, а затем и третью. Сеня даже обиделся и возмутился:
– Ну почему у меня-то не клюет?!
Алина с Ольгой выпили еще вина. Теперь они разговаривали на легкие обыденные темы и много смеялись. Ольга, как выяснилось, знала много оригинальных анекдотов и рассказывала их едва ли не с актерским мастерством. Время от времени к ним подбегали то Максимка, то Сеня, – схватив бутерброд или куриную ножку, они быстро возвращались к своим удочкам: не дай бог поплавок задергается, а их не будет рядом. Друг другу ребята, похоже, не слишком доверяли.
Алина, наблюдая азарт сынишки, уже знала, что подарит ему на день рождения: удочку и набор всяких штучек для рыбной ловли. Она представила, как будет ездить с ним на водоемы, и кто знает, может, ей самой понравится рыбу ловить. Как сказала Ольга: «Плюнь тому в рожу, кто скажет, что занятие это не женское!»
Больше всего на свете Алине хотелось, чтобы этот день не кончался. Часы, проведенные сегодня на речке, были лучшими за последние годы. Даже телефонный звонок Антона теперь не казался ложкой дегтя в бочке с медом. Все плохое съежилось до размера микроба.
Но вино было давно выпито, а где-то далеко-далеко прозвучал громовой раскат.
– Пора, наверное, собираться, – с сожалением сказала Ольга.
И от ее слов Алине стало немного грустно. Они обозначили границу, за которой сегодняшний день становился прошлым. Мягкий приговор счастью.
Но грусть мигом развеялась, когда Алина вдруг почувствовала, как по запястью, приятно щекоча, что-то ползет. Она улыбнулась и посмотрела на божью коровку. Букашка заползла на ладонь и остановилась между линией жизни и линией сердца.
– Привет, – прошептала Алина, поднеся ладонь к лицу. – А я тебя ждала.
Божья коровка взмыла вверх и полетела над цветущим разнотравьем, туда, где вдалеке зачиналась гроза. Она летела, летела, унося на своих крыльях частичку лета.
Глава четвертая
Гроза добралась до Сорокино к восьми часам. Она принесла с собой ураганный ветер и ливень. Молнии бесновались под аккомпанемент громовых раскатов – яростные вспышки разрывали дождливую мглу, деревья гнулись под напором стихии. Но после девяти гроза ушла, оставив после себя свежесть и туманную дымку. Влага обострила запахи трав, в лучах вечернего солнца заблестела мокрая листва.
Когда Алина вышла на крыльцо и с наслаждением вдохнула свежий воздух, то подумала, что умытое дождем Подмосковье выглядит просто чудесно. Но у Лира, который в это же самое время выбрался из убежища, было иное мнение насчет прошедшего ливня: ему предстояло пройти несколько километров до дачных участков, а топать по мокрому лесу, где каждая капля норовит упасть на голову или за шкирку, занятие не самое приятное.
Он хорошо выспался и сейчас чувствовал прилив сил. Как заново родился, никакого гнета старости, никакой слабости. Вот только в животе что-то иногда ворочалось да время от времени из глотки вырывалась ужасно вонючая отрыжка. Но это мелочи.
Лир уже собирался двинуться в путь, как услышал справа шелест. Он не удивился, когда увидел двух карликов, выходящих из зарослей кустарника. Ангел и раньше давал ему помощников – так, для подстраховки.
Тела и морды уродцев были обрюзгшими, да и двигались карлики с какой-то ленивой меланхоличностью, но Лир знал, что эти существа способны быть очень даже шустрыми, а их умению маскироваться могли бы позавидовать хамелеоны. Полезные ребята. Вот только их рыбьи глаза… Лир терпеть не мог, когда карлики смотрели на него. Их взгляд казался каким-то липким и грязным – ощущение, словно забрался в зловонную лужу.
Вот и сейчас они пялились и морщили свои приплюснутые носы.
– Скройтесь, уроды, – проворчал Лир, отводя взгляд.
Карлики не послушались. Уселись на траву, выпучив бесстрастные глаза.
«Плевать», – с легким раздражением подумал Лир. Он закрыл дверь в убежище и пошел в сторону дачных участков. Ему предстояло выполнить нелегкое дело, но ведь не в первый же раз? Все, как обычно, должно пройти гладко. И если повезет, то в клетке сегодня к полуночи будут сидеть два птенчика. Два из пяти. О да, он очень постарается, может, даже ангел его похвалит.
В животе заурчало, из глотки вырвалась отрыжка. Лир с отвращением поморщился, вынул из кармана серой ветровки кусочек сахара и сунул в рот. Странное дело, он всю жизнь был равнодушен к сладкому, но теперь, после воскрешения… только сегодня съел штук двадцать кусков сахара, но желудок, как капризный ребенок, требовал еще. Лир надеялся, что со временем это пройдет, а если нет, то придется проявить силу воли и отделаться от пристрастия к сладкому, как от вредной привычки. Здоровье ведь нужно беречь – этого правила Лир придерживался, сколько себя помнил. Потому, как он считал, дожив до старости, остался крепким человеком. Его всегда раздражали люди, которые гробили себя алкоголем и наркотой. Слабые ничтожества – и зачем они вообще живут? Ему претила роль судьи, но была бы его воля…